ехал отец, остановилась. «Ты чего?» — спрашивают. «Вы куда едете?» — «На Москву». — «Там, буквально 50 метров сзади меня — танки немецкие!» Вторая машина развернулась — и ходу. А первая так и пропала. Этот мужик рассказал им, как просёлочными дорогами выбраться на Калужское шоссе. На подъезде к столице их атаковал одиночный немецкий бомбардировщик. Отец рассказывал, что он встал на борт полуторки, и в этот момент рядом разорвалась бомба. После того, как самолет улетел, хватились отца — его нет. Стали искать, нашли, посчитали мёртвым, погрузили в кузов — мол, похороним в Москве. А он в дороге ожил. От взорвавшейся рядом бомбы отец получил контузию и сложнейший перелом левой ноги. Попутчики довезли его до Москвы и сдали в Первую Градскую больницу, которая располагается в начале Калужской трассы. События эти происходили в середине октября 1941 года.

По этому поводу память сохранила несколько картин.

Звонок в дверь, естественно не электрический, мы с братом подбегаем открывать дверь, сзади нас стоит матушка. Открываем. На пороге — наш участковый, рядом женщина, поверх белого халата у нее накинута шинель, вместе с ней мужчина в военной форме с вещевым мешком в руках:

— Ульяновы здесь проживают?

— Здесь.

— Вещи возьмите.

Нам протягивают шинель и вещевой мешок. Матушка как-то странно охнула и рухнула на пол. Женщина оказалась медицинской сестрой, стала приводить её в чувство. Когда матушка пришла в себя, ей объяснили, что отец жив, ранен и находится в Первоградской больнице.

В кармане шинели мы нашли гранату. Нравы тогда были патриархальные, и мы решили сдать гранату милиционеру. На трамвайной остановке, сколько помню, всегда стоял дядя Гриша Куликов, милиционер. Мы строем: Алексей, мой дядька, младший брат матери, мой брат и я пошли сдавать гранату Куликову. Он как увидел нас с гранатой, чуть дара речи не лишился. Сдали мы ему гранату, объяснили, в чём дело. И было это 15 октября.

Матушка с раннего утра 16 октября поехала к отцу в больницу. Перед этим была сильная бомбёжка, в больничный корпус ночью попала бомба и обстановка там была соответствующая. На одном корпусе крыши нет, некоторые здания горят. В регистратуре ей сказали, что Ульянов В.В. выбыл, куда и за чем — неизвестно, живой или нет — непонятно.

Как оказалось, отца, как «ходячего», выписали из больницы — эвакуировали только лежачих раненых, и он отправился домой. Как он рассказывал, выйдя из больницы, он увидел такси. Его какой-то мужик стал уговаривать драпать из Москвы (отец был в лётной форме), но он ответил ему «Пошел ты!» Таксист сказал ему: «Лётчик, садись, я тебя отвезу куда надо». — «Да у меня ничего нет». — «Я тебя и так отвезу». И привёз его в Богородское. А матушка, не обнаружив отца в больнице, поехала домой расстроенная.

В то время мне было всего четыре года, но эта сцена врезалась в память. Входит в комнату высокий дядя в кожаной форме и шлеме, на костылях, левая нога вся в бинтах. Начинает расспрашивать нас с братом о матушке и о житье-бытье. Мы отвечаем, как можем. Вскоре вернулась мама. Отец (а это был он) вскочил, взгромоздился на костыли и рванул к ней навстречу. Мама повисла у отца на шее и долго рыдала. Я никогда более не видел матушку такой беззащитной. Это событие на всю жизнь установило для меня правило семейных отношений: полная ответственность, уважение ко всем членам семейства и беспредельная преданность им.

В конце октября 1941-го Камовская фирма эвакуировалась на Урал. Погрузка в эшелон происходила на станции Мальчики, рядом с Ухтомской, в Люберцах. Конечной точкой маршрута был Билимбай — посёлок неподалеку от Свердловска, ныне Екатеринбурга. Эшелон состоял из платформ, загруженных автожирами в чехлах, оборудованием, также под чехлами, и теплушек[3] с людьми. В те времена из Москвы вели всего две железные дороги, не перерезанные немцами: на Горький (сейчас Нижний Новгород) и на Казань. Начинается казанская ветка в Люберцах. Обе дороги были чрезвычайно загружены. В Москву срочно перемещались войска и вооружение из Сибири и с Урала. Этим эшелонам давали «зелёную улицу», остальные ждали «окон» в движении. Таковых в период битвы за Москву почти не было. Две недели ехали до Куровской (а это расстояние нынче электричка преодолевает меньше чем за два часа). На разъезде Стасино нас догнал санитарный поезд, а за ним увязался немецкий самолёт и стал бомбить наш эшелон. Отец отгонял людей от железной дороги в лес, затем со мной и мамой поковылял к лесу, брат убежал вперёд. Недалеко лежал огромный штабель толстенных брёвен, матушка юркнула под этот штабель, но отец выковырял её костылями и заставил бежать к лесу. Через несколько шагов отец «уложил» костылями нас с матушкой в какую-то канаву, а сам лёг на нас сверху. Когда мне позволили выбраться из канавы, стояла оглушительная тишина. В воздухе, как брошенные спички, висели огромные брёвна из штабеля, под которыми, за минуту до того, пыталась укрыться моя матушка.

Сколько времени мы ехали до Билимбая, сказать не могу. Помню лишь, когда прозвучала команда: «Вылезай, приехали!», и открылись ворота прокопчённой теплушки, взору малолетнего москвича открылась новая земля, укрытая ослепительно белым, сверкающим от солнечных лучей, снежным покрывалом, толщиною больше моего роста.

Разгружали эшелон прямо в снег, очевидно, железнодорожники очень нуждались в подвижном составе. Людей на лошадях развозили и определяли на постой в домах местных жителей. Оборудование и автожиры размещали в бывшем храме. Местные жители встречали нас хорошо, делились хлебом и кровом. В тишине уральских холмов, для обстрелянных и разбомблённых москвичей забурлила нормальная, рабочая жизнь. Загудели моторы, залетали автожиры.

На близлежащем озере находился двигательный стенд, и периодически там запускали; какой-то двигатель, из которого вырывался столб жёлтого дыма. Много позже я узнал, что по соседству с нами, в Кольцово, располагалось эвакуированное КБ Березняка. И на этом стенде испытывали реактивный двигатель для самолета БИ-1 (Березняк-Исаев первый).

Фотография, вручённая В.В. Ульянову, с подписью директора завода М.Л. Миля

Эти несколько месяцев вхождения в сознательную жизнь сделали мне, малолетке, пожизненную прививку уважения и преданности Родине. Главное воплощение Родины — родители. Родители не те, кто способен бросить свой плод в мусорный ящик, а те, кто закроет ребёнка своим телом в минуту опасности, и не возьмет в рот кусок хлеба, если дети голодны.

В начале 1943 года отец всё ещё ходил на костылях — перелом ноги (в двух местах) заживал очень тяжело. В этот период отца послали на