признался он. — Я просто не хотел никому ничего объяснять. Даже тебе. У Наденьки шансов нет, да она меня почти и не узнает, а я нормальный мужчина, по идее должен как-то нормально жить, но… Я Наденьку по-прежнему люблю, И ничего не могу с собой поделать. И ни на одну женщину не могу посмотреть вот так… как мужчина. Ни к одной не тянет… совсем… Это, видимо, потому, что я не совсем нормальный всё-таки мужчина. Тряпками занимаюсь и сам — тряпка.

Надежда умерла через месяц после того, как Рита и Веня окончили вуз. Умерла тихо, во сне. Веня несколько дней не просыхал от слез. А потом повесил на самое видное место её большую фотографию, которую никогда не снимал и по поводу которой всегда спокойно говорил женщинам, появлявшимся в его жизни: "Это моя любимая покойная жена". Другая жена у него так и не появилась. А семья образовалась. И это были Рита и ее дочка Галя.

— Между прочим, — сказала Рита дочери, — когда мы с твоим отцом развелись, тебе было всего шесть лет. И в первый класс тебя повели мы с Веней…

— …который, по сути, и заменил мне отца, который со мной вошкался-тетешкался и любит как родную дочь, — немедленно отреагировала Галка. — Мамуля, я все это помню, знаю и обожаю Веника.

— Перестань называть его Веником, — в тысячный раз предупредила Рита и принялась резать помидоры с огурцами, взрощенные, естественно, в парнике, но все равно пахнущие свежестью и летом.

До официального лета оставались две недели, но в последние три дня погода словно сказилась — дул нетипичный для Новосибирска северный ветер, который принес похолодание и мелкий, совершенно осенний дождик. Серые набухшие тучи лениво передвигались по небу, то наползая на солнце, то позволяя ему вонзиться лучами в жаждущую тепла землю, время от времени роняли похожие на острые иголки слезы, затем замирали и вновь принимались капризно плакать.

Феклистов, похоже, ушел из дома в момент короткого небесного просветления, не удосужившись узнать сводку погоды, и теперь явился к Еланцевым в светлых брюках и светлых штиблетах. Светлыми, впрочем, они были с утра, а теперь напоминали нечто с темным бесформенным орнаментом.

— Девули! Это какой-то кошмар! — Веня поддернул светлый плащ с грязным подолом, демонстрируя полное безобразие, в которое превратился его эффектный прикид.

— А ты зачем в такую погоду вырядился, словно плантатор? — совершенно бесцеремонно подколола Галка.

— А при чем здесь плантатор?

— При том, что они живут в жаре и любят рядиться в светлые одежды.

— Но когда я уходил, было солнечно, — принялся оправдываться только что жаждавший участия Веня.

— А когда ты прошел триста метров, полил дождь?

— Откуда ты знаешь?

— Веник! — покачала головой Галка и принялась стаскивать с Феклистова плащ. — Уже три дня стоит поганая погода, а ты все время надеешься, что к тебе она будет благосклонна.

— Перестань его пилить, — вмешалась Рита. — А ты, Веничек, иди в ванную, снимай брюки, пусть маленько подсохнут, потом их тебе постараюсь почистить.

— Вот, учись, Галюсик, твоя мама — добрая женщина. А ты мне только нотации читаешь. — Надул губы Веня, надевая свои персональные тапки, которые, периодически сменяя друг друга, годами хранились в доме Еланцевых.

Феклистов нарисовался в кухне через несколько минут, уже без костюма, но зато в красивом темно-синем шелковом халате — тоже исключительно персональном, оставленном год назад, когда Веня в течение двух месяцев жил у Еланцевых, пережидая ремонт в собственной квартире.

— Кстати, когда я сидел у себя в кабинете, именно дождь навеял мне одну идею, — сообщил Феклистов, усаживаясь на стул и закидывая ногу на ногу. Он вообще любил свои идеи и мысли проговаривать вслух, разумеется, не первому встречному, но близким людям, кому мог доверить эти самые идеи и мысли, а если близких рядом не находилось, то беседовал с самим собой. Слушая звук собственного голоса, он как бы лучше улавливал смысл самих слов. На сей раз надежные слушатели были рядышком, что Веню изрядно вдохновляло. — Представьте, девули, эдакое соединение делового костюма с вечерним туалетом… У меня почти нарисовался эскиз, не хватало одной детали… совершенно особенной детали… — Он мечтательно устремил васильковые глаза в нависшее за окном серое небо и мгновенно рассердился: — Так нет же, сбили с мысли! В самый неподходящий момент!

— Кто это тебя так обидел? — хмыкнула далекая от творческих фантазий Галка и положила на Венину тарелку куриное филе, примостив сбоку горку салата.

— Хмырь какой-то! Оборванец! — Веня вонзил в курицу вилку. — Сижу в своем кабинете, смотрю на дождь за окном, творю… И тут заходит наш охранник и говорит, что явился мужик с соседней стройки. Вид жуткий! Какая-то немыслимая роба, вся грязная, капюшон, как палатка, на голову наброшен, а под капюшоном физиономия тоже какая-то прокопченная. Они, видите ли, у себя на стройке то ли кабель тянут, то ли что-то с электричеством делают, и он явился проверить наши розетки, потому что из-за этих розеток или из-за их количества у нас может что-то случиться с этим самым электричеством. Тебя нет, я ничего в таких вещах не понимаю, он в своей жуткой робе, но, не приведи господи, вдруг у нас действительно что-то случится!

— Так он посмотрел? — Рита тоже ничего в электричестве особо не смыслила, а угроза остаться без важнейшего признака цивилизации под выходные ее сильно волновала.

— Я отправил с ним охранника. Охранник потом пришел и доложил, что хмырь со стройки заглянул во все комнаты, и вроде всё в порядке. Но из-за этого типа я потерял мысль. У меня в голове крутилась какая-то деталь, необходимая для костюма, а этот тип её, как бритвой, срезал.

— И ты эту деталь так и не нашел? — проявила участие Рита.

— Так ведь не дали! — Веня взмахнул тонкими аристократичными кистями рук, словно отбиваясь от стаи ворон. — Хмырь ушел, так заявился Свят! Представляете, я ведь ему всё сказал! Так нет же! Он мне закатил очередную сцену!

— Н-да… — почти хором отреагировали мать с дочерью.

Святослав Анциферов считался одним из самых модных и самых дорогих в городе парикмахеров. Хотя не дай бог его было назвать парикмахером — только стилистом, и никак иначе! Стилиста с модельером связывали весьма своеобразные отношения. Вот уже два года у Вени был роман с сестрой Свята — Валерией, успевшей к тридцати годам дважды побывать замужем и многократно сменить сферы своих увлечений. В данный момент она (по собственному определению) занималась авангардной флористикой. Что сие означает, объяснить Валерия не могла да и показать толком не умела. Поначалу это