– Сашенька?

– Мария Львовна?

– Да, это я. Заходите, заходите, милая. Давайтезнакомиться.

Она протянула мне худенькую, сморщенную руку с красивымикольцами. Руки были ухоженные, не чета моим. Мне даже стыдно стало.

Старушка провела меня в комнату с высоченным потолком,обставленную со старинным интеллигентским уютом. Масса книг, круглый столпосреди комнаты, накрытый крахмальной скатертью, на столе чашки, тарелки,какое-то угощение. Для меня, что ли?

– Сашенька, детка, садитесь К столу, вы ведь с работы,вам надо подкрепиться, тем более что разговор у нас будет долгим…

– Спасибо. А можно мне руки помыть? – спросила япросто от испуга, чтобы оттянуть время. Мне было страшно.

– Да-да, конечно, и как я сразу не подумала вампредложить. А вы не хотите кое-куда заглянуть? Идемте, я вас провожу!

Я долго и тщательно мыла руки, вытирала их не кое-как, ааккуратно, каждый пальчик, все оттягивая путающий разговор, хотя таинственнаяМария Львовна мне скорее понравилась: она была милая и совсем не страшная. Носколько можно тянуть. Я собралась с духом и вышла из ванной.

– Сашенька, вам чаю или кофе? Наверное, уместнее былобы что-то горячее, – лепетала Мария Львовна, которая тоже была несколькорастеряна – видимо, предстоящий разговор страшил и ее. Господи, что же этотакое?

– Нет-нет, спасибо, вполне достаточно чашки чая…

– Но бутерброд с севрюгой вы все-таки съешьте.

– Да-да, спасибо.

Севрюга выглядела аппетитно, но мне не хотелось есть.

– Сашенька, не буду вас дольше мучить… – срывающимсяголосом начала Мария Львовна. – Скажите, вашу маму звали МаринаАркадьевна? Марина Аркадьевна Соболева?

– Да. А почему вы спрашиваете?

– Потому что. Потому что… Я ваша бабушка, Саша!

– Бабушка? Какая бабушка, вы что-то путаете! Маминамама давно умерла, а папина вообще в войну погибла…

– Все это я знаю, Саша. Но тем не менее… Дело в том,что… Вы… вы никогда не видели этого человека?

Она протянула мне фотографию молодого красивого мужчины.Фотография была явно старая, и мужчина на ней был одет весьма старомодно… Ночто-то знакомое в лице все-таки было…

– Кто это?

– Это мой сын, Веня… Вениамин Демшицкий… Он ваш отец,Саша.

– Отец? – опешила я. По-моему, старушканасмотрелась сериалов. Но при чем тут я?

– Вы что-то путаете. Моего отца звали Андреем. АндрейБережнов. Вы что-то спутали…

Она печально улыбалась.

– Сашенька, поверьте, я знаю, что говорю. АндрейВладимирович, Андрюша, был вашим отчимом, а отец ваш Веня… Я понимаю вашичувства, вы любили своего… отца, то есть Андрюшу, это естественно, он былчудесным человеком, он вас вырастил как свою дочь, но факт остается фактом.Таким образом, Сашенька, вы моя родная внучка…

– Но зачем? Зачем я вам понадобилась? Зачем вам надобыло говорить мне это? Я ведь все равно не перестану любить папу!

– Сашенька, какая вы еще девочка… Конечно, вы любитевашего папу, вернее, память о нем. Но я хотела все-таки, чтобы вы знали и оВене… Он перед смертью просил меня об этом, я не могла не выполнить последнююволю единственного сына. Боже мой, – она сжала виски тонкимипальцами, – как это мелодраматично… Такое ощущение, что все происходит нев жизни, а в плохом кино, но тем не менее это жизнь, Сашенька.

– Но как это вышло, почему? – пролепеталая. – Ваш сын бросил маму, да? А потом раскаялся?

– Нет, детка, все было иначе. Веня любил Марину, онабыла очаровательна, мила и, кажется, тоже любила его. Вам еще года не было,когда наши танки вошли в Чехословакию. Веня тоже хотел выйти на Краснуюплощадь, как это сделали Богораз, Литвинов и другие, но ваша мама не позволилаему, а он потом не мог ей этого простить, чувствовал себя предателем и все втаком роде… Потом его арестовали, а Марина вышла замуж за Андрея, который давноее любил, и потребовала, чтобы Веня отказался от всяких прав на вас. Онсогласился, не хотел портить жизнь ребенку… А потом его выбросили из страны…

Вот, собственно, как это получилось. Но он никогда незабывал вас. А в прошлом году… В прошлом году он умер, у него было очень плохоесердце… И перед смертью просил меня во что бы то ни стало разыскать вас. Онзнал, что Марина с Андреем погибли в автокатастрофе, что вы остались сиротой…Но в тот момент он еще не мог с вами связаться, не мог обнаружить себя, ведь онздесь считался изгоем, предателем родины и все в таком духе… Но я и без егопросьбы стала бы вас искать… Я тоже одна на этом. свете, и мне некому оставитьто, что у меня есть…

До меня ее слова доходили как сквозь вату, я не могла никаквзять в толк то, что произошло. Никогда за двадцать два года жизни с родителямиу меня даже на секунду не возникало сомнения в том, что папа мне родной отец.Он так любил, так баловал меня всегда. Мама еще бывала со мною строгой, с мамойу меня случались столкновения, порой нешуточные, но папа… Он души во мне нечаял, и я помню его столько, сколько помню себя. И со своими обидами я бежала кнему, а не к маме, я знала, что он всегда примет мою сторону, что бы я нинатворила… Я взяла со стола фотографию своего настоящего отца и вдруг вспомнилаточно такой же снимок был у нас в семейном альбоме, и лапа говорил, что этодруг его юности. Но тогда я не больно интересовалась друзьями папиной юности,ведь это было в незапамятные времена…

– У нас была точно такая же фотография, – охрипшимголосом выговорила я.

– Я знаю. Я потому и показала вам ее, чтобы вывспомнили…

– А что, ваш сын… Он больше не женился?

– Женился, но прожил с ней всего три года. Он былчеловеком с переломанной судьбой и весь ушел в работу. Он был очень талантливымматематиком, Сашенька.

– Значит, я не в него, мне математика всегда труднодавалась.

– Сашенька, а кто же вы по профессии? – спросилаМария Львовна, к ласковой улыбкой глядя на меня.

– Жена, – ответила я. – Я по профессии жена.

– Вы не получили образования?

– Я училась в ГИТИСе, на театроведческом, но недоучилась… жизнь так закрутила, что…

– Но вы где-то работаете?

Я замялась. А Мария Львовна сказала:

– Сашенька, можно я буду говорить вам «ты»?

– Да-да, конечно, – обрадовалась я, мне нехотелось отвечать на ее предыдущий вопрос. Сказать правду язык неповорачивался, и врать почему-то было стыдно.

– Сашенька, у тебя, наверное, тяжелая работа, я смотрюна твои руки…

И она вдруг погладила меня по руке.

– Ты стесняешься своей работы, Саша?