Ника снисходительно-холодно, как слабоумному, улыбнулась восхищенному «джентльмену» и быстро проскочила за свою парту. Торопилась она не зря — почти следом в дверь вошла биологичка Нелли Степановна.

Сидящая рядом Юльчик радостно пихнула подругу локтем и жестами показала «круто». Ника благодарно пожала ее запястье и посмотрела на два ряда вперед, по спине Эдика пытаясь прочитать, о чем он думает и какое впечатление произвел на него новый образ. Но спина ничего не выражала. Длинное мускулистое тело склонилось набок, левая рука подпирала подбородок. Ноль эмоций, расслабленная поза.

«Ну и пофиг на тебя, на предателя!», — Ника прикусила колпачок ручки, а потом начала яростно черкать на листке.

— Коть, у тебя все в порядке? — зашептала Юльчик, стараясь не привлекать внимание мегеры Степановны.

— Да лучше некуда! — неожиданно громко выпалила Ника и приложила пальцы к губам: «Ой!».

— Рыбкина. Я вижу, вы там просто горите нетерпением ответить. Ну что ж, прошу к доске. Не в моих правилах гасить инициативу обучающихся. Расскажите, а лучше нарисуйте, структуру дезоксирибонуклеиновой кислоты.

Ника зажмурилась от досады, потом встала и умоляюще посмотрела на Чеботарева. Биологичка перехватила ее взгляд и победно улыбнулась:

— Нет, Артем вам помогать не будет. В вашем возрасте уже пора научиться мыслить самостоятельно, а не полагаться на более высокообразованных одноклассников. Начинайте.

Эдик

Уже минуту теребил заусенец на пальце. Было стыдно перед Никой. Не хотел, чтобы она узнала об интрижке с Дариной. А теперь можно потерять хрупкое доверие девочки, которую он считал полноценной личностью, а не просто носительницей удвоенной хромосомы икс8, вешалкой для модных шмоток с привлекательной фигурой и смазливым фейсом9. Хотя у Вероники фигура тоже что надо, да и лицо симпатичное. Краем глаза наблюдал за ней, стоящей у доски. Видел, что лицо белее мела, что держит в руках. Даже серебристые волосы казались темной оправой.

Хотелось ей помочь, чтобы хоть как-то компенсировать вчерашнее. Ведь несмотря на статус красавчика и души компании, учился Эдуард отлично. Природа одарила его и внешне, и внутренне, и никто в классе не догадывался, что такой успешный парень может чувствовать себя ничтожеством.

Держал вокруг толпу приятелей и девиц, но близко никого не подпускал. Даже Ника, с которой они могли подолгу идти рядом и беседовать об устройстве мироздания, об искусстве, о просмотренных фильмах и прочитанных книгах, не знала о главном. О его ахиллесовой пяте10.

Эдик повернул голову к окну. Еще вчера ясный день, как камертон, уловил его настроение и полился сентябрьским мелким дождем. «Ника, Ника, как же тебя выручить?»

— Нелли Степановна, можно я отвечу? У меня еще нет в этой четверти оценок. А я хочу золотую медаль.

— Грязнов, о твоих царских амбициях мы все давно знаем. Не надо выпендриваться. Оставь и другим товарищам право на самовыражение.

«Гряз-нов. И фамилия ровно такая, как ощущение от собственного Я». Самая подходящая для его семейки Адамс.

Урок закончился. Кроме Вероники, двойку влепили еще и Филимонову. Степановна проскрипела вступление к следующей теме и дала задание на дом.

Другие занятия пролетели словно в тумане. Он так и не решился подойти к Рыбкиной. Что ей сказать? Они не пара. Так что, де-юро и де-факто, это не измена. Да, между ними сформировалось глубокая дружеская связь. Ну ладно: более чем дружеская. Но все равно платоническая. Они друг другу ничего не обещали и официально никакими обязательствами не связаны.

«Эх, амико Дори. Моя любимая рыбка. Я не евнух, а ты не шалава. Ты — космическое существо с чистым разумом. Приставать к тебе — все равно что заляпать грязью Венеру с полотен Боттичелли11». Эдик случайно поймал взгляд Ники и тут же отвернулся.

Он привычно увильнул от приглашения ребят бахнуть по пивку и направился домой. Уже давно привык, что его считают высокомерным: Его величество Эдуард Первый не желает пить баночное пиво в компании челяди, употребляет пенный напиток только в специализированных ресторанах, под крабов и омаров.

Зачем разрушать сформировавшийся образ загадочного аристократа? Пусть думают, что он сноб. Все лучше, чем кто-либо узнает стремную правду.

Главное, ни с кем не сближаться. Временные интрижки, поверхностная дружба — так безопаснее. Ника — исключение. Но и ей он не рассказывал о жизненных обстоятельствах, только о мечтах и предпочтениях.

Если они вместе шли домой, прощался на широком проспекте нового микрорайона, а потом кустами и гаражами шел к себе: в край старых хрущевок, пропавших сивухой и кошачьей мочой.

Дверь открыла мать. В некогда роскошном концертном платье и засаленной богемной чалме. На левой скуле желтел отцветающий синяк. Спившаяся питерская интеллигентка. Бывшая учительница фортепиано.

— Ди-ди-и-ичка, синочка мой родной, — приторно протянула высоким голосом, пытаясь обнять. Эдик мягко отстранился, пытаясь понять, что она хочет выпросить.

Родительница кокетливо заморгала тяжелыми веками с остатками накладных ресниц, скисшая улыбка с сигареткой в углу рта суетливо затрепетала. Было больно смотреть, как опустившаяся женщина постбальзаковского возраста воображает себя первой красоткой консерватории.

— Синюля-милюля, сегодня дядя Ашот останется ночевать. Ты только с ним не ругайся опять. Ладненько, мой хороший? Будь заинькой.

Мать не понимала, что угодливое сюсюканье вызывает неприязнь и желание грубить.

— Мама, он покупает твое время за бутылку портвейна.

— Тщ-щ-щ-щ, называй меня Изольда. И не смей так говорить! У нас настоящая любовь. Шекспировская страсть.

«Ага. И персонажи шекспировские. Макбет и Леди Макбет. Мерзость, мерзость, мерзость».

Мать потрепала Эдика по щеке, поправила гвоздику в разрезе потертого бархатного платья и удалилась, мурлыкая под нос романс.

Эдуард представил предстоящую ночь. Скрипящую раскладушку на тесной кухне в четыре квадратных метра.

В проходном «зале» расположится Изольда с крякающим от плотского удовольствия карликом Ашотом, а в дальней комнате — сестра Виолетта, с субтильным сожителем-торчком. А тот обычно всю ночь не спит: то бегает в расположенный рядом с кухней туалет, то мучается сушняком и пытается пробиться к холодильнику, натыкаясь в темноте на край раскладушки и ойкая.

«Семейка Адамс, блин! Вурдалаки хреновы».