– Ты куда? – Наталья возникла, как привидение, в дверномпроеме спальни, босая, в халате. Спутанные светлые пряди упали на щеки,воспаленные красные глаза часто моргали.

Саня машинально отметил, что с ненакрашенными ресницами егожена напоминает белого кролика. Раньше ее бледное бесцветное личико казалосьему нежным и трогательным, а теперь раздражало.

Наталья в последнее время была вялой, засыпала на ходу,зевала, прикрывая рот ладошкой, даже когда ругалась с Саней. Спала только днем,урывками. Ночами ей приходилось по несколько часов подряд катать детскуюкроватку туда-сюда, ходить по комнате из угла в угол с Димычем на руках.Ребенку было девять месяцев. У него тяжело, с болью и высокой температурой,резались зубки, ночами он плакал и совсем не спал.

– По делам, – буркнул Саня, стараясь не глядеть на жену,машинально расстегнул и опять застегнул короткую дубленку, еще раз поправилшарф и затоптался у двери, как нетерпеливый конь.

– В десять вечера? Не ври, Санька, какие могут быть дела вдесять вечера в субботу? – Голос Натальи задрожал, послышались гадкиеистерические нотки.

– Прекрати. Ты отлично знаешь, дел у меня сейчас оченьмного. Я должен встретиться с одним нужным человеком. Вернусь поздно, – Санястарался говорить спокойно, но раздражение все-таки вырвалось наружу, – ивообще, хватит. Мне надоели твои истерики.

Наталья всхлипнула. Лицо ее моментально вспухло и покрылоськрасными пятнами.

– Я сижу дома целыми днями. Двор, магазин, детскаяполиклиника. Я так с ума сойду, Саня. Ты уходить, когда хочешь, куда хочешь, ая сижу, как привязанная, в четырех стенах. Я ведь знаю, у тебя есть кто-то. Ноя не могу тебе тем же ответить. Не могу…

– Почему ты без конца пилишь меня?! И так тошно! Нет у меняникого, поняла, дура?! – неожиданно для себя выкрикнул Саня ей в лицо, так, чтополетела слюна, и оттого, что самому себе в этот момент стал противен,разозлился еще больше. – Ты сидишь с ребенком. Я кормлю семью. У нас всенормально. Квартира, машина, дача, две шубы у тебя, на день рожденья захотелаизумрудные сережки – купил. Платье от Диора захотела – купил.

– Ага, конечно! – Наталья шмыгнула носом. – А куда я пойду вэтом платье? В детскую поликлинику? На рынок? Ты обещал няню!

– Слушай, детка, ты понимаешь, что в стране кризис? Ты хотьраз вместо сериалов новости посмотри! Где я тебе сейчас возьму денег на няню?Скажи спасибо, что на памперсы пока хватает.

– Не называй меня деткой! Ты прекрасно знаешь, не смотрю ясериалы, меня от них мутит, – всхлипнула Наташа, – не делай из меня идиотку.Это очень удобно – иметь тупицу-жену, предмет домашнего обихода. Тогда и насторону не грех сбегать. Скучно ведь с дурой, которая, кроме всяких «Жестокихангелов», ничего не видит и не понимает.

Из комнаты послышался громкий детский плач. Наталья махнуларукой и произнесла неожиданно спокойно, вскинув подбородок:

– Ладно, катись куда хочешь. – Резко развернувшись, она ушлав комнату, и через минуту оттуда раздался ее голос, совсем другой, глубокий,мягкий, ласковый:

– Солнышко мое, проснулся, маленький, ну, иди к маме наручки, сейчас покушаем…

Плач сменился радостным гуканьем, Саня не удержался,приоткрыл дверь, увидел, как Наталья, усевшись на тахту, кормит грудью ребенка.Димыч громко, жадно причмокивал, посапывал, Наталья смотрела на него, чутьулыбаясь, красные пятна исчезли, свет настольной лампы пронизывал насквозьлегкие спутанные пряди, лицо опять казалось нежным, почти прозрачным. Санябыстро прошел в комнату, неловко, как будто виновато, поцеловал Наталью впробор, провел ладонью по теплой шелковистой головке Димыча.

– Ты куда в ботинках по ковру? – не поднимая головы, вялобросила Наталья, и улыбка растаяла на ее склоненном лице. «Все! Надоело, нафиг!» – рявкнул Саня про себя и ушел из дома в мокрый декабрьский мрак.

Во дворе он привычным жестом вытащил из кармана и подкинулна ладони ключи от машины, но тут же убрал их назад, сплюнул в грязный снег итихо выругался. В машине, в новеньком «рено», три дня назад полетело сцепление,а денег на поездку в автосервис не было. Он зашагал к переулку, хотел, было,поднять руку, остановить такси, но вспомнил, что в бумажнике осталось всего триполтинника, и тратить один из них на такси неразумно. Надо еще купить сигарет,причем хороших, дорогих. Пачка «Парламента» стоит сейчас тридцать пять рублей.А ночью, в ларьке, полтинник. Вот уж месяц он курил сравнительно дешевый«Честерфильд», который покупал блоками у старушек возле метро. Однако сегодняособенный вечер.

Стоя у двери в вагоне метро, он заставлял себя не думать отом, что скажет завтра Наталье, когда она потребует денег на продукты и напамперсы. Еще утром он с раздражением отметил, что в ярко-голубом пакетеосталось не больше пяти штук. Раньше он не замечал таких мелочей.

Ресторан находился прямо напротив выхода из метро. Саня,низко опустив голову, не глядя по сторонам, быстро прошмыгнул в ближайшийпроходной двор, оттуда в параллельный переулок. Вдруг они уже приехали, но вресторан еще не вошли, сидят в машине или стоят у двери? Нельзя допустить,чтобы они увидели, как он выходит из метро.

В переулке порыв сырого колючего ветра заставил его съежиться,озноб пронизал насквозь, теплая легкая дубленка, купленная совсем недавно заполторы тысячи долларов в одном из магазинов известной фирмы «В энд Л», вдругпоказалась совсем ветхой, старенькой. Замшевые ботинки фирмы «Лорд» пропиталисьледяной слякотью, на них выступили белые разводы соли.

Подходя к ярко освещенному подъезду ресторана, он заставилсебя распрямиться, передернул плечами. Но озноб не проходил. Это был нервныйозноб, Саня давно так сильно не нервничал.

– Вас ждут, – сообщил лощеный метрдотель, провожая Санючерез зал к отдельному кабинету.

В зале гремела музыка. Живой оркестр исполнял композицию натему последнего шлягера модной певицы Кати Красной. На кругу перед оркестромизвивалась и подрагивала животом рыхлая девушка в прозрачных шароварах, ссеребряными звездами на огромных, как астраханские арбузы, грудях. Публика застоликами жевала, пила, болтала и смеялась почти беззвучно из-за грохотаоркестра. Никто на девицу не смотрел, однако за тонким серебристым пояском наее талии уже торчало несколько зеленых купюр. Продолжая извиваться, с томной,полусонной улыбкой танцовщица пошла вдоль ряда столиков, прямо навстречу Сане иметрдотелю. В узком проходе она задержалась, ожидая, пока пожилой плотный кавказецизвлечет деньги из своего бумажника. Он был сильно пьян, несколько длинныхпрядей, прикрывавших лысину, взлохматились, торчали куда-то вбок, как косыетонкие рога, на подбородке повисла капля ткемалевого красного соуса, рукидрожали, бумажник выпал, пухлая пачка долларов рассыпалась веером, прямо подноги Сане.