– Да нет, ты не понимаешь, это нормальная как раз, сегодняшняя жизнь. – Максимилиан погладил мягкую, слегка отросшую за время заключения бородку. – Ты вот сидишь в углу – никакой, ни о чем, ни к чему. Общительный, как таракан запечный, и черный, как картошка печеная. Прежде, помню, не был таким. Отчего так?

– Картошка испеклась в огне, – невесело усмехнулся Александр.

– Ты имеешь в виду пожар в Синих Ключах? Гибель твоего опекуна и девочки Любы? – серьезно переспросил Максимилиан. – Это ужасно, конечно. Но надо жить дальше. Здесь и сейчас, а не в прошлом и пыльных фолиантах.

– Я пытаюсь… Но там, в прошлом, в углях Синих Ключей осталось еще кое-что, чего ты не знаешь.

– Мне надо знать?

– Нет. Нет, решительно.

Дневник Люши (вторая тетрадь)

Мой первый дневник пропал. Скорее всего, я выронила его где-то на Пресне, когда штурмовали баррикады. А может, он выпал, когда студент тащил меня к себе домой. Жалко ли мне пропажи? Даже не знаю, ведь само письмо уже сыграло свою роль – вытянуло из моей памяти и смотало клубок воспоминаний.

Но сохранилась привычка писать, вспоминать, раскручивать назад ленту времени. Это мой, уже испробованный способ удержать свое прошлое. Оно еще понадобится мне. Когда? Когда я вернусь домой. Это обязательно будет, потому что Синие Ключи принадлежат мне. Я, конечно, никогда об этом не забуду, но нужны и детали.

Поэтому купила в мелочной лавке новую тетрадь и продолжаю вспоминать и писать.

Уже осень. Но тепло. Я забираюсь на холм над Удольем и думаю, сидя на нагретом за день камне. Вместе со мной греются две ящерки – большая и маленькая. Они как будто сделаны из старых гобеленов и колышут сухими боками. У них быстрые язычки. Мне нравится думать, что это мама и дочка. Солнце уже садится. В его золотых лучах плавают и кричат журавли. Им скоро улетать.

Отец утром не стал учить меня. Он сел в кресло, взял в руку бронзовое пресс-папье в виде ассирийского воина и сказал:

– Завтра в Синие Ключи приедет молодой человек. Его зовут Александр Кантакузин. Он будет здесь жить.

– Долго? – спросила я.

Отец никогда не докладывает мне о гостях усадьбы. Но обычно я знаю о них еще прежде, чем они появляются в доме. Слуги всегда болтают. Лукерья готовит много еды. Ей кажется: если гости сразу по приезде не поедят до тошноты, наступит катастрофа. Мне нравится сидеть в широком вазоне на въезде в поместье и смотреть, как среди полей в облаке пыли едет посланная отцом карета или вокзальный тарантас. Некоторые гости из Калуги приезжают в своих экипажах. Когда они приближаются и едут мимо, я сижу неподвижно и даже не моргаю. Гости как лягушки: если червяк или комар не пошевелится, они его не видят. Как-то одна подслеповатая, но наблюдательная дама все-таки спросила за обедом:

– Любезнейший Николай Павлович! У вас там на въезде в аллею парные вазоны. А куда вторая скульптура-то подевалась?

– Какая скульптура? – не понял отец.

– Ну такой симпатичный курчавый арапчонок сидит, поджавши ножки…

Не знаю, как отец ей объяснил, но я вечером в зале для веселья показала всем натурального арапчонка. Вымазалась сажей, разделась догола, вставила в уши и в нос кольца, в волосы – цветы и перья, повязала на пояс лыковое мочало, повесила на шею все нянины бусы разом. И спела, и станцевала – настоящие негритянские танцы, как мне казалось (я ориентировалась на картинки в журналах, и вроде бы все было похоже). Но дама почему-то зажимала уши руками и нюхала соль из хрустального флакона. Да и отцу как будто бы не понравилось.

– Всегда, – сказал отец. – Александр будет жить с нами всегда. Правда, он будет часто уезжать в Москву – учиться в гимназии, а после – в университете.

– Как это – всегда? – удивилась я.

– У него недавно умерла мать. А отец скончался еще прежде. Он сирота. Я принял над ним опеку.

– А… а… – Я не могла сообразить, что мне следует спросить. – А почему?

– Потому что он родственник моей первой супруги – Наталии Александровны.

– О! – Это мне понравилось. – Он такой же красивый, как она?

– Ну, мне трудно судить… – улыбнулся отец. – Кажется, он вполне привлекательный внешне юноша. А для тебя это важно? – спросил он в свою очередь.

– Не знаю. А где он будет спать?

– В южном крыле. Там сейчас Настя с Феклушей готовят для него комнату.

– Мне можно посмотреть? – попросила я.

Я подумала, что в подготовленной для нового жильца комнате уже должно «завестись» что-то такое от будущего приезда Александра, и я непременно сумею это «что-то» уловить.

– Не стоит тебе у них под ногами мешаться, – сказал отец. – Завтра он приедет, и ты все узнаешь.

– А что мне еще нужно узнать? – спросила я.

– Ну… многое на самом деле…

– Что же? – Я видела, что отцу очень хочется сказать. Пусть скажет!

– Ну… если вы с Александром понравитесь друг другу… то… может быть… потом… когда ты подрастешь…

Ого-го! Тут я сразу поняла: отец взял этого Александра в Синие Ключи не за просто так. Мало ли сирот на свете, а мой отец чрезмерной жалостливостью, как и я сама, никогда не отличался. Александра взяли из-за меня. Только не для того, чтобы он учил меня читать и писать, а для того, чтобы он на мне после женился! Ну вот как привезли из Англии быка Эдварда, чтобы он женился на наших коровах и у них получились хорошие телята. И как Эфиру на конской ярмарке купили породистую кобылу… Интересно, знает ли этот Александр, какую скотскую долю ему уготовили? Или это окажется для него приятным сюрпризом?

Теперь я сижу на камне и думаю. Солнце плавится в Удолье, камыши на том берегу окрасились красным, как будто горят.

– Так вот ты где! – говорит Степка, подкравшись сзади.

Ящерки сразу убегают. И правильно делают. Степка отрывает им хвосты, чтобы они дергались, а иногда и вовсе убивает, говорит, что они все равно что змеи.

Мы сидим на камне вместе и смотрим на закат. Комары перед нами толкут мак в теплой струе воздуха, поднимающегося от земли.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я Степку.