Первый месяц после нашего разрыва я все чего-то ждала, кпримеру, звонка по телефону с глупым вопросом "как дела?", но он незвонил, что меня совсем не удивляло. Хорошо его зная, я была уверена: онвычеркнул меня из своей жизни, но, несмотря на эту уверенность, ждать неперестала и тянула с переездом к Деду. Хотя ничто не мешало мне заглянуть кТимуру в офис или в его ресторан и тоже задать дурацкий вопрос: "Какдела?", ведь расстались мы вполне дружески. Но в этом было столько жесмысла, сколько в моем возвращении на работу. Потому эта идея так и осталась непретворенной в жизнь. Однако вопреки всякой логике я подолгу колесила породному городу в тщетной надежде, что судьба возьмет да и сведет нас с Тимуромкак бы между прочим и глупые вопросы не понадобятся. Но оказалось, что случайновстретиться в большом городе не так-то просто, тем более что Тагаев к встречесо мной отнюдь не стремился. В общем, я была свободна в полнейшем и грустнейшемсмысле этого слова и уповала лишь на то, что вскоре моя жизнь изменится:родится ребенок, и в ней появится смысл, по крайней мере, я на это оченьрассчитывала и даже убедила себя, что буду хорошей матерью. Тысячи людей вокругживут так же, как и я: ходят на работу, с удивлением наблюдая, как веснусменяет лето, а лето осень, и не забивают голову размышлениями "есть ли вовсем этом какой-то смысл". Следовательно, и я обойдусь.

Вот так обстояли мои дела на момент внезапной встречи сВанькой, и то, что я решила непременно отыскать его мобильный, объяснялосьполной сумятицей в моих мыслях и чувствах, так что Дед оказался бы прав, узнайон о моем решении и вынеси вердикт: затеяла я это от безделья.

Вернувшись к своей машине, я посмотрела на часы и подумала:самое время заглянуть на работу и создать видимость кипучей деятельности, чтобыДед порадовался, а общественность не сомневалась, что деньги я получаю непросто так.

Только я выехала на проспект, как заметила стайку роллеров.Рассекая толпу, они двигались в сторону цирка. Знакомый свитер и бейсболкамелькнули перед глазами, и я устремилась следом. Однако импровизированнаяпогоня длилась всего несколько минут, ребята свернули в парк и, пока я нашламесто для парковки, скрылись с глаз, но в какой-то момент передо мной вновьмелькнула фигура в свитере, лица парня я по-прежнему не видела, зато обратилавнимание на кожаный рюкзачок с портретом Мао Цзедуна.

Когда я появилась в парке, он был тих и необитаем, а ядосадливо чертыхнулась. Однако рюкзачок за спиной высокого худосочного парнядавал слабую надежду, что встреча наша не последняя, являясь хоть и не богвесть какой, но зацепкой: такие рюкзаки продавались в салоне Кати Самохиной,известного в городе дизайнера. Парень, который мог позволить себе купить вещицуиз ее коллекции, вряд ли особо нуждался, и воровать мобильные у прохожих емуявно ни к чему. Следовательно, я имею дело не с банальными воришками, а сдетками, у которых адреналин в крови зашкаливает, а вот со здравым смыслом ипрочим явные проблемы. Это вызвало досаду: мобильный он вполне мог выбросить вближайшую урну, и Ванька лишится отцовского подарка. Злясь на неудачу, явернулась к машине и поехала на работу. Охранник на входе бодро мне улыбнулся,я ответила улыбкой и упругой походкой направилась к лифту, демонстрируя такимобразом желание служить Деду и народу изо всех имеющихся сил.

Выйдя из лифта, я едва не столкнулась с Луганским,председателем нашего законодательного собрания. На этот пост он заступилнедавно, но уже успел растерять большую часть своего оптимизма, которыйпроизвел на меня неизгладимое впечатление вкупе с удивлением: как такой человекумудрился оказаться в этом кресле? Луганскому не так давно исполнилось тридцатьпять, и смысл своей жизни он видел в Служении Народу (оба слова с большойбуквы). Самое смешное, что он был вполне искренен. Не перевелись еще на светечудаки... Он получил прекрасное образование, стажировался в Англии, после чеговернулся на родину с намерением ее осчастливить. Родина к этому была не готова.Несмотря на сногсшибательный оптимизм, Луганский это понял, что от благихпорывов его не уберегло, и он подался в депутаты, лелея в душе надежду изменитьжизнь к лучшему. Начинать следовало с законов, вот он и начал. Образование истажировка в Англии создали ему репутацию шибко умного, что лишало егокаких-либо шансов в предвыборной гонке. Этому сильно способствовали манерыЛуганского, очки в золотой оправе и привычка употреблять слова и выражения,смысл которых по большей части населению был недоступен. Он заработал прозвищеХомяк из-за пухлых щек, успешно провалил одни выборы, но тут же выставилкандидатуру на другие. В пылу предвыборных баталий он так разошелся, что парураз замахнулся на святое, то есть позволил себе критиковать самого Деда,впоследствии сам удивляясь своей отваге, и стал предметом бесконечных насмешекдля всех, кто знал не понаслышке: тягаться с хозяином мог лишь слабоумный, ктому же начисто лишенный чувства самосохранения.

И тут всех поразил Дед, должно быть, решив, что подхалимы илизоблюды портят его репутацию демократа и защитника угнетенных (Дед обожалвремя от времени обниматься со старушками и брататься с рабочим классом и сэтой целью не реже двух раз в год посещал предприятия, где дела шлиотносительно успешно), и открыто поддержал Луганского, причем особо указал наего мужество, честность и бескомпромиссность, после чего ошеломленноенаселение, простив Луганскому его досадную образованность, проголосовало занего практически единогласно. Он уверился, что честный человек способен добитьсяв этой жизни многого, чем окончательно подтвердил диагноз полоумного. К Деду онвоспылал огромным уважением, говорил о нем с придыханием и практически встихах, на что Дед, имея добрую душу, ответил реверансом, и Луганский водночасье стал председателем Законодательного собрания. Щеки раздул еще большеи горел на работе, не щадя ни себя, ни других. Но вскоре энтузиазм начал таятьна глазах. Хоть Луганского и считали недоумком, но дураком он отнюдь не был, ичем отечески-ласковее говорил с ним Дед, тем печальнее он становился.

Сейчас он возвращался из заветного кабинета, и сияния в егоглазах практически не наблюдалось. Я хотела прошмыгнуть мимо, но он встал каквкопанный, посмотрел на меня и молвил:

- Надо поговорить.

- О чем? - удивилась я.