– Так и сделай, – сказала я. – Было бы хорошо, если бы он дожил до того дня, когда поймет, что не хочет быть юристом.

Кенни хотел заниматься законодательством о Других. Заниматься этой отраслью закона – все равно что плясать на краю огнедышащего вулкана, но юрист есть юрист.

Мэл что-то проворчал. У него, вероятно, было больше причин, чем у меня, считать, что юристы – просто вирусы-переростки в костюмах-тройках.

– Приятного просмотра, – сказала я.

– Я знаю, почему ты на самом деле убежала, любимая, – сказал Мэл.

– Очередь Билли выбирать кино, – сказала я. – А я терпеть не могу вестерны.

Мэл рассмеялся, поцеловал меня и вошел обратно в дом, тихо закрыв за собой дверь.

Я в нерешительности постояла на тротуаре. Можно было попробовать порыться на полке новинок в библиотеке, но в понедельник она рано закрывалась. Еще можно было прогуляться. Читать не хотелось: не хотелось заглядывать в черно-белые воображаемые жизни других людей отсюда, из своей слишком реальной жизни. Но было уже поздновато для одиночной прогулки, пусть даже по Старому Городу. Да и гулять я не хотела тоже. Я вообще не знала, чего хочу.

Я добрела до конца квартала, забралась в свою свежеотремонтированную машину и повернула ключ зажигания. Прислушалась к бодрому урчанию мотора и вдруг ни с того ни с сего решила, что здорово будет проехаться. Как правило, я не сторонник прогулок на машине. Но я подумала об озере.

Когда мама еще была замужем за отцом, у нас там был летний домик, как и у сотен других людей. После того, как родители развелись, я время от времени ездила туда на автобусе, чтобы повидаться с бабушкой. Жила она где-то в другом месте, но время от времени то звонила, то писала, напоминая, что мы уже давно не виделись, и предлагала встретиться у озера. Мать с радостью запретила бы эти визиты: мамина нелюбовь к кому-либо всеобъемлюща, и когда она разлюбила отца, то разлюбила и всю его семью – кроме меня, которую с тем же пылом потребовала оставить с нею.

Она ничего не запрещала – но ее плохо скрываемые беспокойство и неодобрение делали эти поездки настоящими приключениями, особенно поначалу. При других обстоятельствах это бы так не чувствовалось. Поначалу я продолжала надеяться, что бабушка сделает что-нибудь по-настоящему потрясающее, на что, уверена, она была способна, но так ничего и не произошло. До тех пор, пока я не перестала надеяться… но это случилось позже и совсем не так, как я себе представляла. А потом, когда мне исполнилось десять, она исчезла.

Когда мне было десять, начались Войны Вуду. К вуду они, конечно, не имели никакого отношения, но неприятностей хватало, и кое-что из худшего в нашей округе случилось аккурат возле озера. Много домиков сожгли или сравнили с землей тем или иным образом, и до сих пор вокруг озера оставались места, куда не стоило ходить, если не хочешь потом долгие месяцы мучаться кошмарами или чем похуже. Именно из-за этих пятен скверны жизнь на озере по-настоящему не возобновилась даже после того, как войне пришел конец и смута улеглась. Да еще попросту потому, что многим людям уже никогда и нигде не могли понадобиться летние домики… Дикая природа брала верх – и хорошо, ведь это означало, что она может это сделать. Во многих местах теперь вообще больше ничего не росло.

Как ни смешно, но единственными, кто более-менее регулярно появлялся там, были Сверхзеленые. Они выясняли, как зарастает местность, и что будет, когда выращенные в городах популяции всяких там енотов, лис, кроликов и оленей перевезут на волю из города: будут они выглядеть и вести себя, как выглядели и вели раньше, или нет? Сверхзеленые также занимались подсчетами таких штук, как скопы, куницы и диковинная болотная трава, которая тоже находилась под угрозой исчезновения, хотя смотреть на нее было и не так интересно. Никому и ничему из вышеперечисленного не было дела до черной человеческой магии; видимо, скопам, куницам и болотной траве не снились кошмары из-за пятен скверны. Я изредка ходила туда с Мэлом – мы видели скоп очень часто, куниц – раз-другой, а болотная трава, как по мне, была самой обычной – впрочем, я с детства не бывала там после заката.

Дорога к останкам родительского домика была еле проходима. Я добралась туда, села на крыльце и стала смотреть на озеро. Вокруг не было ни единой целой постройки; наш дом один уцелел в этом районе – возможно, потому, что принадлежал отцу: его имя имело вес даже во время Войн Буду. К востоку находилось пятно скверны, но достаточно далеко, чтобы можно было не беспокоиться, хотя я и ощущала его присутствие.

Я сидела на покосившемся крыльце, болтая ногами, и чувствовала, как неприятности дня стекают с меня, будто вода. Озеро было прекрасно: зеркально спокойное, только у берега чуть слышно плескалась вода, посеребренная луной. Я провела здесь много хороших дней сначала с родителями, когда они были еще вместе и счастливы, потом – с бабушкой. Я почувствовала, что, если просижу здесь достаточно долго, то доберусь до первопричины, отчего я так раздражаюсь последнее время, пойму, стоит ли за этим нечто худшее, чем некачественная мука и непутевый младший брат.

Я прозевала их появление. Неудивительно – это ведь вампиры.

Теоретически я знала о Других много, читала о них все, что могла вытащить из глобонета – и знания мои, надо сказать, были весьма приукрашены благодаря тяге к романам вроде «Вечной Смерти» или «Кровавого Кубка», – но практической инфы у меня было немного. После Войн Буду Новая Аркадия из тихой заводи стала восьмым номером в национальном рейтинге популярности городов – попросту потому, что большая часть зданий тут еще сохранилась. Новый наш ранг принес новые проблемы. Один из них – возросшая популяция кровопийц. Город по-прежнему довольно чист. Но ни единое место на этой планете не свободно по-настоящему от Других, в том числе от Темнейших Других – вампиров.

Официально вампиры находятся вне закона. Периодически кровососы изготовляют новые экземпляры из кого-нибудь глупого или невезучего – ради мести либо в качестве предупреждения. Но вампиры не вводят новенького (или новенькую) в свое сообщество (если термин «сообщество» тут подходит), а бросают где-нибудь в таком месте, где обычные люди могут их найти раньше следующего восхода. Этим бедолагам приходится провести остаток, так сказать, жизни в полу-тюрьме, полу-убежище под присмотром докторов – и, конечно, под охраной. Я слышала, хотя не знаю, правда или нет, что этих несчастных экс-людей казнят – накачивают спящих транквилизаторами, затем протыкают колом, обезглавливают и сжигают, – когда они достигают возраста, в котором умерли бы людьми.

Из всей Большой Тройки («высшей лиги» Других) только вампиры постоянно и полностью находятся вне всяких законов, и это стало одной из первопричин Войн Вуду: вампирам надоело терпеть, и тогда они создали множество новых вампиров, предоставили нам, людям, присматривать за ними, а потом как-то ухитрились организовать с их помощью повсеместное восстание.

Вампиризм не очень сильно влияет на личность – то есть в хорошую сторону, – и вампиры постарались обратить как можно больше действительно хороших людей, чтобы подчеркнуть свое неприятие существующей системы. Членство в Сверхзеленых, к примеру, за время Войн Вуду снизилось примерно до сорока процентов от предвоенного, и пару национальных благотворительных организаций пришлось на несколько лет закрыть.