Развернув лысого головой к лодке, согнув в три погибели,Мазур бегом погнал его перед собой. На причале уже покоился в позе эмбрионаушибленный им охранник, надежно упакованный Кентавром с помощью третьего кускатой же веревки.

Впихнули лысого в лодку. Запрыгнули сами. Взревел мотор, идюралька, вспарывая спокойную воду, понеслась прочь от причала. Только теперьдалеко позади раздался оглушительный девичий визг. Мазур машинально отметилвремя и усмехнулся с законной гордостью: налет занял ровнехонько шестнадцатьсекунд. Есть еще порох в пороховницах, господа мои...

Лодка неслась мимо усадеб, поместий и прочих фазенд, задравнос, словно торпедный катер. Прижатый коленкой Мазура к грязному настилу изреек на дне моторки, лысый слабо ворочался, издавая некие невнятныезвуки, – начинал помаленьку осознавать грубую прозу жизни и все внезапныеизменения. Мазур присмотрелся к нему – не хватало еще, чтобы загнулся отинфаркта... нет, не собирается что-то отдавать концы...

– Шеф!

Мазур посмотрел в ту сторону, куда указывал Кентавр.Нехорошо сузил глаза: ну вот, началось, не удалось уйти по-аглицки...

Они были уже за пределами новорусской деревни. Параллельноречушке тянулась проселочная дорога, и по ней, пыля, неслась темно-синяя«девятка», расписанная яркими эмблемами и надписями, – охраннички изчастной фирмы с очередным угрожающе-пышным названием, оберегавшей этот оазис отсложностей жизни. Видимо, соседи лысого, обитатели роскошной четырехэтажки, вприступе классовой солидарности все же брякнули куда следует или, скорее,учитывая, как мало прошло времени, нажали какую-нибудь тревожную кнопку...

Оба транспортных средства разделяло метров пятнадцать. Мазурпрекрасно видел, как опустились оба левых стекла и в них показались искаженныеохотничьим азартом и злостью физиономии. Водитель разрывался меж лодкой идорогой, руки у него были заняты баранкой, и его не следовало опасаться – а воттот, что на заднем сиденье, как раз пытался выставить в окошко дуло ружья, чтопока удавалось ему плохо: машина вихляла и прыгала на выбоинах ч е р н о йдороги, которую господа новые русские, в отличие от парадной, не удосужилисьпривести в соответствующий поселку вид.

Придурок, подумал Мазур. Видит же, что в лодке у наспленный, и все равно фузею наводит. А ведь и бабахнуть может, от большогоума...

Мазур подтолкнул локтем Атамана и преспокойно распорядился:

– С дороги дурака...

Атаман кивнул, не оборачиваясь, вынул из-за пазухи наган –незаменимое в иных ситуациях оружие для того, кто толк понимает, –прицелился, держа пушку на заокеанский манер обеими руками, стал улучатьмомент...

Улучил. Выстрел стукнул совершенно неожиданно для всех и дляМазура в том числе. Один-единственный.

Машина вильнула – левое переднее колесо «девятки»моментально с д у л о с ь, Кентавр прибавил газу, дюралька вырвалась вперед, иМазур, оглянувшись, успел еще увидеть, как легковушка, отчаянно виляя,сорвалась с уходившей вправо дороги и весьма картинно, совершенно вголливудском стиле, обрушилась в речушку, подняв исполинские веера брызг.

– Щ-щенки, – философски констатировал Атаман, – скем связались...

– Благостно, – кивнул Мазур.

Лысый зашевелился уже с некоторым осознанием происходящего,и Мазур убрал колено с его спины, ослабил хватку. Присмотрелся к пленнику:глазки не закатывает, в обморок хлопаться не собирается, лицо нормального почтицвета, в глазах уже присутствует некоторая осмысленность и даже злость, которойбольше, чем страха...

– Вот так оно и бывает, дядьку, – дружелюбно сказал емуМазур, похлопав по лысине. – Человек предполагает, а бог располагает. Тысебе на сегодня задумал что-то одно, а судьба совершенно по-другомураскинула...

– Вы от кого? – зыркая исподлобья, спросил пленныйпочти нормальным голосом.

– Мы-то? – дружелюбно сказал Мазур. – Мы сами отсебя, кудрявый. Мы, чтоб ты не терзался сомнениями, бродячиепедофилы-извращенцы. Три братца нас было в старые времена: Чикатило, Грохоталои Гугукало. Ну, о Чикатило ты, должно быть, слыхивал, приключилась маленькаянеприятность: коридоры кончаются стенкой... Я, стало быть, Грохотало. Это,соответственно, Гугукало, – кивнул он на обаятельно улыбавшегосяАтамана. – Остальные, ей-же-ей, не лучше. Педофилы – пробы негде ставить.Плыли мы себе мимо – и усмотрели тебя на природе. И не смогли совладать с зовомпорочной натуры. Ты, кудрявый, такой привлекательный, что никак мы не моглиудержаться. Говорю ж, извращенцы...

Пленный таращился еще осмысленнее и еще злее.

– Вы от кого? – спросил он напряженно.

«Эге, голубь, – подумал Мазур, ухмыляясь просебя. – Ты, надо полагать, многим насолил, а не только моему клиенту, слюбой стороны сюрпризов ждешь, со всех румбов. Эвон как пытаешься в ы ч и с л ит ь...»

– Говорю ж, сами от себя, – сказал он. – Педофилыбродячие.

– Да что за ерунда...

Мазур наклонился к нему, глаза в глаза, взял двумя пальцамиза кадык и сказал с расстановкой:

– Тишина в зале. Понятно? Мы, конечно, не педофилы, но всеравно, сука такая, трахнем мы тебя качественно, уж это я гарантирую. Оттого,что в переносном смысле, тебе будет нисколечко не легче. Это если недоговоримся. Можем, конечно, и договориться, там видно будет. Помолчи пока,зараза, не мешай мне любоваться не тронутыми цивилизацией пейзажами...

И чуточку сдавил кадык. Пленный, издав нечто вроде кашля,моментально заткнулся. Отпустив его и презрительно отвернувшись, Мазур и всамом деле не без эстетического удовольствия любовался простиравшимися вокругперелесками, зелеными полями и прочими красивостями, от которых сердце исконнорусского человека обязано замирать и обмирать. Благо в окрестностях необъявилось ничего похожего на серьезную погоню.

Кентавр круто свернул к берегу, где почти рядом с водой, вжелтой колее, стоял простенький старенький уазик. Все сноровисто выскочили,вытащили пленника, закинули его в боковую дверцу. И занялись лодкой. Оназатонула уже через пару минут – дыры были пробиты заранее и надежно заткнутыдеревянными пробками. Уазик помчался прочь – совершенно безобидный со стороны раритет,каких еще хватает на проселочных дорогах подмосковного захолустья...

Примерно через полчаса они въехали в деревню, но на сей разне новорусскую, а самую обыкновенную, р а н е ш н ю ю. Попетляв по улицам,уазик остановился перед высокими, потемневшими от старости деревяннымиворотами, условно посигналил: короткий-длинный-короткий. Ворота распахнулисьпочти сразу же, машина проворно въехала во двор, и прыткий малый тут же закрылстворки, вставил в гнезда из кованого железа толстый брус.

Это было самое обычное сельское подворье, уютное и, можнотак выразиться, идиллическое. В огороде красиво зеленели морковная ботва иогуречные плети, по двору, прикудахтывая, лениво бродили куры, у конуры лежаласпокойная собака, философски взирая на новоприбывших.