На другой день отца мучает головная боль. Он проводит день в спальне, не вставая с постели. Сегодня предприятие отдыхает. После завтрака мы с матерью спускаемся в деревню и в лавке покупаем огурцы и помидоры, монастырский сыр, телепрограмму для матери и тетрадки для моей инвентаризации. Однажды ты влюбишься, говорит мать, когда мы садимся под ивой у Горбатой часовни и делим пополам яблоко. Именно так все и происходит. Сначала снизу течет кровь. Это означает, что сердце твое уязвимо, ты знаешь?

Мать так красива в своем георгиновом платье. Все, решено, буду и я первой красавицей всего южного Шварцвальда.

Она так солнечно смеется. Я тоже так хочу. Она становится лучезарной королевой, когда смеется. В это время ветер играет березовыми ветвями, рассказывает нам с Берти о большом озере где-то далеко, за Шварцвальдом, где наша мать девочкой считала аистов или на лодке подплывала к зарослям камышей, чтобы вспугнуть камышовую выпь. Пока отец и Берти во дворе моют «мерседес», а мать смотрит телевизор, я подсаживаюсь к ней и считаю ее родинки. Еще одна появилась, говорю я, когда она через голову стягивает рубашку. Потом мне разрешается заплести ей косу. Она при этом глядит в окно.

Ты в детстве тоже была предпринимателем, спрашиваю я.

Она оборачивается и смотрит на меня. Потом целует мою ладонь.

У тебя такие умные глаза, говорит она. И такие красивые руки, смотри. У тебя пальцы твоей бабушки Сины, она играла на рояле, ты знаешь?

Однажды ночью мать сидела одна на кухне. Я проснулась и пришла к ней. Ты плачешь, спросила я. Но она была рада, что с Берти не случилось худшего, что он всего лишь застрял тогда в ржавых внутренностях заброшенного колосса.

На другой день мы спустились в долину, на равнину, в одну из опустевших брошенных деревень. Как мелодично свищет ветер здесь среди пустых домов. И снова дребезжат и звенят пластиковые мешки, прислоненные к стене дома. Берти взбирается на гору всякого добра, оставленного хозяевами. Он распутывает серебристую оплетку шланга от стиральной машины, шланг при этом воет, когда в него попадает ветер. Берти спускается снова, гора барахла сдвигается и сползает в моем направлении. Берти балансирует на обломках стены, спрыгивает на землю и забирается в один из домов, у которого из окна уже растут кусты. Берти просовывает голову в пролом стены, держа в руке открытку. Дорогая Гина, читает он вслух, я по тебе очень скучаю.

На следующий вечер приходят безработные, шатаются вдоль забора и свистят мне.

Чего вам, спрашиваю я.

Что, твой старик опять разжился новым холодильником, спрашивает красавчик Пий, я его так называю, когда думаю о нем перед сном, хотя вообще-то он красив только в моем воображении. Он на голову ниже меня, волосы как солома, и на плечах выступают синие жилы под кожей, как синие червяки.

У нас предприятие, объясняю я, и Пий кивает.

А новые телики и микроволновки у вас тоже есть, утверждает он и указывает куда-то за дом, где была когда-то скотобойня.

Мы команда, занимаемся торговлей, отвечаю я. Остальное – секрет.

Пошли с нами на пруд, предлагает белокурый Пий. Рядом с ним хихикает длинный с выдающимся носом, вообще-то его зовут Тимо, Пий пихает его в бок.

Я подумываю, не помечтать ли мне о красивом Пии во сне, но я еще не спросила маму. Он живет в новостройках, внизу, в деревне. Его родители по утрам уезжают из дома на двух серебристых автомобилях, над гаражом висит баскетбольная сетка, и у красавчика Пия есть хромированный велосипед, напоминающий космический корабль «Союз 19», совершенно секретно, новенький, усовершенствованный. Пий – фанат спорта, собирается стать профессиональным баскетболистом, чемпионом в США. Он любит потусоваться перед «Эдекой» с длинноносым Тимо и рыжим Циглером, они вечно донимают меня: пошли с нами на пруд, пошли с нами играть в баскетбол?

На пруду лягушки, объявляет длинноносый Тимо. Пошли поглядим на них, подхватывает красивый Пий. Ладно, что с них взять, улыбается он, и пусть себе улыбается, и не виноват он в своей безработности, и ничего он с ней не может поделать, поэтому я открываю калитку, следую за ними за угол, на холм мимо часовни и кладбища, и через рощу в долину. У пруда приходится дышать ртом, потому что эти трое вытащили сигареты и курят, а длинноносый Тимо протягивает одну и мне: на, держи!

Это отрава, отвечаю я, и Тимо с рыжим Циглером ржут, а Пий нет. А чем ты вообще занимаешься, интересуется он. Меня бросает в жар. Ассистентка я, говорю, мониторю ситуацию, а еще мультики люблю.

А кое-какие другие фильмы смотришь, спрашивает длинноносый Тимо и виляет взад и вперед бедрами, смотреть противно. Но сердиться я на него не могу, я знаю, у него в кармане есть коробочка из самого черного тантала с молибденом, прикольная такая штучка, и он умеет обращаться с этой штучкой.

Ну чё, пошли лягушек проведаем, предлагает смазливый Пий. Он оборачивается к рыжему Циглеру, тот возвращается с поля, что-то зажав в ладонях. Наклоняется к плоскому камню и разжимает руки. На камень плюхается лягушка, зеленая, как горы в Новой Зеландии, с желтой крапинкой на щеке. Лягушка тяжело дышит и пялится на нас, сидя на камне. Совсем дура, говорит длинноносый Тимо, не хватает мозгов даже чтобы слинять. Чё уставилась, орет он на лягушку.

Боится она, объясняет смазливый Пий. Двое его товарищей дружно ржут, а он нет, глядит на меня, а я ему мило улыбаюсь. Рыжий Циглер приносит с поля вторую лягушку. Длинноносый Тимо берет вторую лягушку, усаживает ее на спину к первой и пальцем нажимает на обеих несколько раз. Ты это уже делала, спрашивает он меня. Я отрицательно трясу головой.

Пошли к Веннингеру, побросаем мяч в корзину, предлагает Пий. Из пруда вдруг доносится клокотание, поляна начинает вибрировать. Это орут, перекрикивая друг друга, лягушки, это у них дискуссия такая, общее собрание, это они так обсуждают происходящее и возмущаются поведением длинноносого Тимо.

Есть еще один эксперимент, отвечает им Тимо. Лягушки только дышат и пялятся на него. Он поднимает над головой второй плоский камень. Оставь ты, вмешивается Пий, пошли забросим пару мячей. Поворачивается и уходит прочь вдоль пруда, поднимается на холм и исчезает между деревьев.

Лягушки-говнюшки, бросает рыжий Циглер и уходит вслед за Пием, и я остаюсь один на один с длинноносым Тимо. Он швыряет камень в траву, смотрит на меня и произносит, как приговор: ты точно уже это делала.

Он приближается ко мне, а лягушки спорят и орут во все горло, а пруд бурлит и клокочет, а длинноносый Тимо стискивает руками мою голову, наклоняется ко мне и целует меня в губы, да так, что мне остается только судорожно втянуть воздух носом. И тогда я чую запах длинноносого Тимо: металл, огурцы, соль. Между ног у меня что-то квакает и вспенивается. И я снова думаю о том, что Тимо умеет обращаться с той штучкой и с другими приборами, и мне там внизу становится щекотно, и хочется утащить его в поле. Но Тимо уже отлип от меня.

Ну, давай, покедова! И он уходит через поле вверх по холму и скрывается за деревьями. И лягушки тут же смолкают, и пруд утихает. Я сажусь в траву. Пруд безмолвствует. С поля доносится стрекотание. И я крепко зажимаю ладони между ног, чтобы перестало тянуть.