Также служило ей большим, всегда материально существеннымудовольствием появление приказчика городской игрушечной лавки, охотнопокупавшей работу Лонгрена. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее,приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, сладкий пирожок, горстьорехов. Лонгрен обыкновенно просил настоящую стоимость из нелюбви к торгу, априказчик сбавлял. – «Эх, вы, – говорил Лонгрен, – да я неделюсидел над этим ботом. – Бот был пятивершковый. – Посмотри, что запрочность, а осадка, а доброта? Бот этот пятнадцать человек выдержит в любуюпогоду». Кончалось тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком,лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набивкорзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы. Всюдомовую работу Лонгрен исполнял сам: колол дрова, носил воду, топил печь,стряпал, стирал, гладил белье и, кроме всего этого, успевал работать для денег.Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил ее читать и писать. Он стализредка брать ее с собой в город, а затем посылать даже одну, если быланадобность перехватить денег в магазине или снести товар. Это случалось нечасто, хотя Лисе лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шлалесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности,которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, новсе-таки не мешает иметь в виду. Поэтому только в хорошие дни, утром, когдаокружающая дорогу чаща полна солнечным ливнем, цветами и тишиной, так чтовпечатлительности Ассоль не грозили фантомы воображения, Лонгрен отпускал ее вгород.

Однажды, в середине такого путешествия к городу, девочкаприсела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзинку на завтрак.Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее:Лонгрен сделал их ночью. Одна такая новинка была миниатюрной гоночной яхтой;белое суденышко подняло алые паруса, сделанные из обрезков шелка,употреблявшегося Лонгреном для оклейки пароходных кают – игрушек богатогопокупателя. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашел подходящего материала дляпаруса, употребив что было – лоскутки алого шелка. Ассоль пришла в восхищение.Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь.Дорогу пересекал ручей, с переброшенным через него жердяным мостиком; ручейсправа и слева уходил в лес. «Если я спущу ее на воду поплавать немного,размышляла Ассоль, – она ведь не промокнет, я ее потом вытру». Отойдя влес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самогоберега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачнойводе: свет, пронизывая материю, лег дрожащим розовым излучением на белых камняхдна. – «Ты откуда приехал, капитан? – важно спросила Ассольвоображенное лицо и, отвечая сама себе, сказала: – Я приехал» приехал… приехаля из Китая. – А что ты привез? – Что привез, о том не скажу. –Ах, ты так, капитан! Ну, тогда я тебя посажу обратно в корзину». Только чтокапитан приготовился смиренно ответить, что он пошутил и что готов показатьслона, как вдруг тихий отбег береговой струи повернул яхту носом к середине ручья,и, как настоящая, полным ходом покинув берег, она ровно поплыла вниз. Мгновенноизменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта –далеким, большим судном, к которому, едва не падая в воду, испуганная иоторопевшая, протягивала она руки. «Капитан испугался», – подумала она ипобежала за уплывающей игрушкой, надеясь, что ее где-нибудь прибьет к берегу.Поспешно таща не тяжелую, но мешающую корзинку, Ассоль твердила: – «Ах,господи! Ведь случись же…» – Она старалась не терять из вида красивый, плавноубегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала.

Ассоль никогда не бывала так глубоко в лесу, как теперь. Ей,поглощенной нетерпеливым желанием поймать игрушку, не смотрелось по сторонам;возле берега, где она суетилась, было довольно препятствий, занимавшихвнимание. Мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник,жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряласилы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лицалипкую паутину. Когда потянулись, в более широких местах, осоковые итростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверканиепарусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклоннобегущих прочь. Раз она оглянулась, и лесная громада с ее пестротой, переходящейот дымных столбов света в листве к темным расселинам дремучего сумрака, глубокопоразила девочку. На мгновение оробев, она вспомнила вновь об игрушке и,несколько раз выпустив глубокое «ф-ф-у-уу», побежала изо всех сил.

В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу,когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впередисвободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтогопесчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. Здесь былоустье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаясяголубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытогокорнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной кней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматриваетее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, чтоигрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззриласьна него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный такпогрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его сголовы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть ещени разу не приходилось.

Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешкомЭгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудрискладками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная всиние брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок,галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевымзамочком – выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губыи глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свиреповзрогаченных вверх усов, казалось бы вялопрозрачным, если бы не глаза, серые,как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным.

– Теперь отдай мне, – несмело сказаладевочка. – Ты уже поиграл. Ты как поймал ее?

Эгль поднял голову, уронив яхту, – так неожиданнопрозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее,улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранноемного раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ногидевочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились,касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полетласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старшелица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром,какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткойулыбкой.