— Веры боле, тут ты верно говоришь, но и испугаю я их боле. Начну гутарить — испугается люд, а того допустить никак не можно. Сразу бросит все да подастся в лес.

Дедил почесал затылок:

— Ты прав. Провожу тебя, пройдусь по селу. Погутарю с людьми.

— А чего меня провожать? Сам всю округу ведаю.

— На капище пойдешь?

— Туда. Надо же вызнать у Перуна хоть намеком, чего ждать.

— Получится?

— Просить неистово буду, а получится аль нет, поглядим. Все важные дела творятся, когда темно.

— Может, нас сглазили?

— И про то проведаю. Пойду.

— Может, откушаешь?

— Не до того.

Старец Светозар ушел, оставив Зарубу в глубокой задумчивости. А подумать было о чем. Не давала покоя гибель векового дуба. И к чему это, мыслей не было. Ясно одно: коли не к беде, то к чему-то нехорошему.

Праздник Купалы, летнего солнцеворота, в этом году выпал на неделю (воскресенье) месяца Червень (июнь), впрочем, он всегда праздновался в Червене, когда выдавалась самая короткая ночь. Считалось, что это 24-й день месяца. С утра в селениях царила праздничная суета. В нераспаханные поля на целину вышли девушки всех трех сел. Собирать травы-обереги — полынь, зверобой, крапиву для всех участников праздника. Набирали травы и крепили у пояса. Парни и молодые мужики пошли к лесу выбирать березки высотой не более и не менее двух человеческих ростов.

Место проведения гуляний было выбрано еще при заселении. В Вабеже — на берегу речки Киша, что имела в ширину саженей десять и глубину по грудь. Киша несла свои воды по лесам и только у Вабежи выходила в поле, после вновь заходила в дремучую мещеру, дабы ниже Заледово впасть в Оку. В Рубино местом праздника являлось ровное поле у самой Оки, в Заледово — на холме у леса и лесного озера. Туда парни несли срубленные березы и вкапывали в землю. Девушки начинали украшать их цветами и лоскутами разных цветов. Это дерево называли мареной или купалой. Под него обязательно прилаживали куклу в человеческий рост, изображающую Ярилу — бога солнца, весны и любви. Делали ее из соломы, используя ветви. После куклу облачали в одежду, украшали венком, лентами пестрыми, цветами полевыми. Кукле приделывали органы мужского достоинства — деревянный гой больших размеров и красили в красный цвет. Перед куклой на платке клали разные яства.

Парни и мужики тогда же готовили дрова и складывали неподалеку от дерева два костра. Большой, именуемый Купалец, — в четыре роста человека. Посреди ставили высокий шест, на вершине которого было закреплено колесо от телеги, пук соломы или сухих веток. Большой костер являлся главным местом празднества. Другой, малый, складывали недалеко от большого и называли его погребальным — для сожжения лица Ярилы.

В Рубино волхв, старец Светозар, окропил крапиву для купания и травы-обереги, принесенные на капище.

Как все сготовили, началась гулянка. Девушки завели хоровод. Парни и молодые мужики, шуткуя, «кидались» на них. Волхв отламывал сучок березы, раздавал каждому. Считалось, что из этих сучьев обязательно вырастает дерево.

Вавула в тот день гулял с молодежью из своего села. Пел ряженым, ближе к полудню пошел на потешный кулачный бой. Любил он эту забаву. Обнаженным купался в реке под шум и гам рожков, бубнов, трещоток и звон колокольцев. На девчат, что после купания собрались в сторонке, выглядывая суженых, он внимания не обращал, но ловил взгляды Голубы, дочери гончара.

Ближе к вечеру Вавула поменял наряд, оделся в обычную рубаху, портки, что были припрятаны на опушке леса, и двинулся в сторону Вабежи. Там, в условленном месте на берегу реки Киши, затаился.

Из-за акации он видел, как гуляет народ в соседнем поселении. А там девушки уже разжигали большой костер — Купальцу. А вокруг — народ: шум да гам, хороводы, веселье. Костер разгорелся, пламя охватило березку и закрепленный наверху пучок соломы, здесь колеса не было.

Одолевали мошкара да комары, Вавула отбивался, но не сводил глаз с гулявших.

Вот начался выбор суженых. Девушка хлопала парня по плечу и убегала, а тот бросался ее догонять. Вавула забеспокоился, он не видел Ведану, да и немудрено, сколько народу на берегу. Наконец увидел. Она не убегала ни от кого, держалась в стороне. К ней подходили парни, но тут же отходили. Ее отец вместе с местным волхвом был у костра. Пары начали прыгать чрез огонь, держась за руки. После этого они получали по куску освященной еды, принесенной с капища. Кто-то притащил колесо, его подожгли, пустили катиться под гору, в реку. Добро, что в стороне от Вавулы, не напрасно он выбрал мелководье и косу.

На реке пары поменялись венками, по берегу зажглось множество костерков. Обнажившись, парни и девушки бросились в реку купаться. После этого они должны были разойтись по берегу, дабы прилюдно заняться любовью. Но неожиданно громче всех бубен и трещеток раздался крик:

— Хазары!

Гулянье замерло, раздевшиеся быстро выбрались из реки, оделись. Гам прекратился.

Прибежавший из села мужик указывал в сторону против той, куда село солнце. Там показался конный отряд человек в десять. Все замерли, ожидая, что будет дальше. Хазары ведали про славянские праздники и могли уйти, тогда гулянья продолжились бы. Однако отряд уходить не собирался. Наступила несвойственная этой ночи тишина. И только от Рубино еще доносился шум веселья. Там все шло своим чередом. В родном селе Вавулы пока не ведали о появлении ненавистных хазар.

Отряд привел к Вабеже сам тархан (представитель знати в каганате). Он не собирался уезжать из лагеря, который хазары разбили недалеко от дороги, в десяти верстах от Оки, но его уговорил один из сыновей, Джабу, тот был в походе первый раз и желал поглядеть на праздник славян.

Тархан Янур Ильдуан, рядом с которым неотлучно находился болышчы — его помощник Турис Авартук, повернулся к Джабу:

— Ну, сын, и как тебе праздник полян (в то время на Руси русов не существовало, хазары называли всех славян, занимавших русские земли, полянами).

— Мне нравится, отец, — ответил Джабу, — а что это они голыми все вместе в реке купаются?

— Так у них заведено.

Он усмехнулся:

— Но самое интересное мы им прервали. После этого купания поляне прямо на берегу любят друг друга.

— Да ну! — удивился Джабу.

— Таковы их традиции. У всякого народа они свои.

— Да, рановато подъехали.

Тут уже рассмеялись тархан и его помощник.

Джабу же не сводил глаз с берега. Вдруг воскликнул:

— Гляди, отец, в стороне от костра девица-прелестница!

— Ну и что? У полян много красивых девок, поэтому мы и забираем их данью. Но не здесь. Тут нельзя.

— Да что ты, отец, говоришь? Почему нельзя? Или эти поляне взбунтуются? Так надавим, у нас же в лагере целая сотня. И не мужиков да парней, а настоящих воинов.