— Э, сын, среди полян тоже есть воины.

— И все же прошу тебя, отец, давай заберем эту девицу.

— Что-то она одна-одинешенька.

— Вот видишь, значит, не нашла себе пару.

— Или уже есть жених.

— Я убью его!

— Не смей даже думать о том. Свара с полянами каганату не нужна, нам нужна дань. И так неплохо берем. Тут — меха, в других селениях, где народ покорный, — девок и женщин. Везде, что можно без сшибок.

— Что для них меха белок да лис? Пойдет охотник в лес да набьет из лука. А девиц надо и с этих сел брать, вон их сколько тока в одном.

Ильдуан осерчал:

— Это не тебе устанавливать.

И тут же смягчился, любил он сына:

— Как же твоя невеста Суват?

— Суват из знатного рода, она женой станет, а полянку я бы в наложницы взял. Ведь так можно?

— Можно. Ладно, не будем мешать полянам, пусть завершают свой праздник. Встанем лагерем за рощей. Утром как начнем объезд, поглядим, что за девица тебе приглянулась. Может, и заберем.

— Отец! — воскликнул Джабу.

Тархан прервал его:

— Не говори ничего, — он обернулся к помощнику: — Турис, отряд за овраг в рощу, там ставить шатер, шалаши, к коням отрядить охрану.

— Понял, господин.

Он отдал команду, и отряд, развернувшись, пошел к оврагу.

На берегу оживились:

— Ушли хазары. И чего приходили?

Кто-то крикнул:

— Порубать бы их!

— Я тебе порублю, — раздался голос старейшины Кобяки, — продолжайте, люди, праздник.

Парни и девушки скинули платья, ринулись кто куда.

Кобяк увидел дочь.

Подошел к ней:

— А ты чего одна, Ведана? Или захворала, не до веселья?

— Да, отец, не можется что-то. Днем набегалась да накупалась, сейчас холодом обдает.

— Ну тогда ступай домой, мать вылечит, а нет, так после я жреца нашего приведу. Он в знахарстве весьма способный.

— Да, отец, пойду.

— Я тако же скоро приду. Ночь коротка. Вскоре заря. Тогда и приду.

— Да, отец.

Ведана направилась к селу, но пройдя до ворот, встала, осмотрелась и пошла в обход гуляния.

Костры постепенно затухали. Наткнуться на влюбленных она не боялась, их выдавали всхлипы и стоны наслаждения либо ругань. Не всякий парень подходил девушке, и не всякому парню подходила выбранная им суженая. Ожидание наслаждения превращалось в разочарование, оттого и ругались несостоявшиеся любовники.

Ведана обошла поляну любви, вышла на берег прямо напротив речной косы.

— Вавула, — тихо позвала она.

И тут же услышала в ответ:

— Тут я! Переходи реку, Ведана.

— Ой, боязно мне, кто бы знал.

— Ты думай о том, что мы скоро вместе будем, и страхи пройдут. Иди.

Ведана огляделась, ступила в воду, отдернула ногу, потом решилась и быстро перешла реку, сразу же попав в объятия Вавулы.

Миловались недолго, близок рассвет, пошли по лесу.

На небольшой ровной полянке Вавула остановился, вновь обнял девушку:

— Не могу боле, Ведана!

— Так мошкара тут, комарье, да и зверь дикий.

— Зверь ночью промышляет, к утру в норы да под пеньки забивается. А мошкара… Так ее всюду полно, даже в доме. Тут, Ведана, самое удобное место, на поле несподручно, на селе не дадут, там сама знаешь, что начнется, когда тебя увидит отец.

— Ох, Вавула, Вавула, может, по-другому надо было?

— А как?

Девушка вздохнула:

— И то верно — никак. Отпусти-ка.

Вавула разжал объятия.

Ведана сняла рубаху, под ней ничего не было, осталась в одних онучах, они не мешали. Вавула быстро скинул свою рубаху, стащил штаны и повалил девицу на траву.

Он торопился, дыша, как загнанный конь. Желание било чрез край.

Раздался вскрик Веданы:

— Больно!

— Ничего, родная моя, ничего.

Вскоре сладкие стоны заполнили поляну.

Удар наслаждения они испытали одновременно, вместе вскрикнули.

Вавула откинулся на траву:

— Хорошо-то как, Ведана! А тебе?

— Очень хорошо, я и не думала, что вот так будет. Ой, рубаха!

— Что рубаха?

— Она была под нами.

— И чего?

— Так пятна на ней черные, кровь, Вавула.

— И чего? Так и должно быть!

— Как я в таком виде предстану перед родителями?

Вавула поднялся, надел штаны, рубаху, онучи.

— Речка тут недалеко, саженей двадцать.

— Идем туда, замыть пятна надо.

— Идем.

Начинало светать.

На рассвете Вавула и Ведана вошли в дом Зарубы Дедила.

Поднялась с постели мать, зажгла огонь — сын с кем-то.

— Ты не один, Вавула?

— Нет, мама, не один, со мной моя невеста.

Ольга кинулась к лежанке мужа, но тот уже поднялся на лаве:

— Невеста, молвишь? И кто же это? Мыслю, Голуба. Умыкнул-таки, дождались.

— Нет, отец, не Голуба, а Ведана Кобяк.

— Что? Ну-ка, Ольга, зажги еще огня.

Жена подчинилась. Проснулись братья и сестра.

— Чегой-то тут?

— А ну лежать на лавах, то вас покуда не касается.

Молодежь накрылась рогожами, внимательно следя за происходящим.

— Ведана? Дочь старейшины Вабежи, Веденея Кобяки?

— Так, отец!

— Ну, сын, угодил так угодил.

Хозяин взглянул на девицу:

— Сядь на лавку и жди, а ты, — он повернулся к сыну, — выйдь во двор.

Дедил шагнул вслед за сыном к плетню.

— Ты чего наделал, Вавула? У тебя голова на плечах или глиняный горшок? Или не ведаешь, что не дружны мы с Кобяком и его родом?

— А пошто недружны-то, отец? По то, что овраг никак поделить не можете? Так пусть ничей или общий будет.

Дедил за рубаху притянул к себе сына:

— Ничей? Это наша земля.

— Да какая земля, отец, в овраге?

— Неразумный ты еще, хоть и вымахал в сажень. Отдай часть земли, потом всю заберут. А Голуба? Чего мне теперь гончару говорить? Уговор же был.