Нетерпеливо переступив копытами, белый долгогривый конь принца тоненько заржал.

— Ровно через пять дней, в последний из эти пяти, не считая сегодняшний, — подтвердил Малькааорн. — Так должен ли я, мой принц, понимать твои слова, как согласие?

— Послушай, Юркин! — начала Анечка Коростелькова, улыбнувшись так чарующе и нежно, как умела, наверное, только она одна. — А что за чудик у вас в отделе объявился? Помнится, кое-кто обещал рассказать…

Осторожно, двумя пальчиками взяв кусочек хлеба, немного тоненькой, полупрозрачной, просвечивающей на солнце ветчинки, и положив сверху лист салата, Анечка принялась жевать, искоса поглядывая то на Юру, то на быстро уносящийся пейзаж за окном. Бесконечные гаражи, жилые дома — в пять этажей, а то и в двенадцать, бесконечные бетонные заборы с трещинами и дырами, проделанными любителями сократить путь, бетонные опоры мостов, разрисованные теми же любителями, порой далеко не бесталанными. А когда закончились московские предместья, и за окнами скоростного поезда потянулся зелёный смешанный лес, так красиво подсвеченный летним солнцем, Анечка наконец-то прожевала и, устроив хорошенькую головку у Володи на плече, сказала всё с той же чарующей улыбкой:

— Так как?

Юра слегка замялся. Перед большой аудиторией — или, как сейчас, перед двумя очаровательными девушками, он всегда чувствовал себя несколько скованно. Высокий светловолосый парень с огромными серыми глазами, с едва намеченной юношеской бородкой, которую носил из шика, он был бы невероятно привлекателен для хорошеньких особ женского пола, несмотря даже на очки в металлической оправе, если бы не вечная застенчивость, забавное заикание — словно ему было трудно произносить слова и постоянная привычка ходить слегка согнувшись, словно извиняясь за сам факт своего присутствия на этой грешной земле.

А Анечка была красива и знала об этом. Среднего роста — случись ей встать напротив, скажем в танце, её пушистая макушка оказалась бы точно на уровне Юриных глаз, тоненькая, гибкая, изящная словно кошечка, и такая же подвижная, со слегка раскосыми глазами и короткими пышными волосами, подстриженными в форме каски. Светлые брючки и пёстрая рубашка навыпуск только подчёркивали изящную, ладную фигурку. Прижавшись к Володе так, что её светлые волосы касались его загорелой щеки, Анечка в то же время не без лукавства посматривала на Юру. Словно спрашивала: «Ну что? В этот раз сумеешь меня заинтересовать, или всё опять закончится пшиком?».

Впрочем, и Володя, её нынешний кавалер, был вполне достоин своей очаровательной спутницы — высокий, темноволосый, загорелый, с острым взглядом тёмно-карих глаз. Когда он был студентом, все девчонки потока откровенно на него заглядывались. И не только девчонки. Ляля Завдетовна, старая карга, читавшая обеим группам философию, всегда ставила Володе только отличные оценки — даром, что по её предмету он не знал ни «аза», а «говорильные» науки откровенно презирал. В тёмно-зелёных камуфляжных брюках с мелким рисунком, в однотонной зелёной футболке, при камуфляжной куртке, что висела рядом на крючке, он казался эдаким рубахой-парнем, прошедшим огонь и воду и готовым ко всему. Правда, и куртка, и футболка, и брюки выглядели подозрительно новыми, не обмятыми, словно только что купленными в магазине.

— В самом деле, Юрыч! — вмешался он в разговор, обняв Анечку за плечи. — Уже с год слышу, как в вашей тупой конторе некий «господин Кадушкин» объявился…

— Ну, в общем-то… — как всегда, не слишком уверенно начал Юра.

От одного взгляда на вечного везунчика Володю, обнимавшего девушку, сердце неприятно заныло. Перед этим Юра почти два месяца бегал за Анечкой, расписывая прелести отдыха на островах, в палатке, с гитарой у костра, никак не ожидая, что она пригласит его вечного соперника. Словно в поисках поддержки молодой человек бросил быстрый взгляд по сторонам.

В уютном, пусть и тесном салоне скоростного поезда не осталось свободных мест. Пассажиры молча сидели в креслах — кто-то спал, кто-то просто смотрел в окно, а кто-то, воткнув наушники в уши, слушал музыку, уткнувшись в телефон или в ноутбук, или смотрел фильм по телевизору, подвешенному под потолком. Юра подумал, что хотя путешествие и оказалось скомканным с самого начала, с билетами им повезло — все четверо оказались вместе за столиком, а не в разных концах вагона.

— Так что же? — спросил Володя.

Продолжая обнимать Анечку, он ловко, одной рукой налил в стаканчики чаю — себе и ей. Поставив термос рядом с начатой литровой бутылкой «кока-колы», которую Юра успел купить на вокзале перед самым отъездом, он в свою очередь сделал себе бутерброд.

— Ну, не… э-э… год, — начал Юра не слишком уверенно, привычно заикаясь через каждое второе слово. — Не надо… э-э… передёргивать. Он к нам осенью пришёл, уже после меня. Ну, понятно, сначала наш Валентиныч хороший шум поднял. Всё говорил, что приходит новый программист, да приходит новый программист. Да с таким придыханием, будто у нас теперь будет работать сама Анюта Лесанж, и к её приходу нужно срочно купить… э-э… гладиолусов. Место ему рабочее приготовил, два стола, кресло, компьютер новый, самый лучший. А потом, однажды открывается дверь и заходит к нам эдакая кадушка на ножках. Мы, когда увидели, чуть со стульев не попадали.

— И что смешного? — спросила Анечка, приподнимая хорошенькую головку.

— Просто ты… э-э… не видела, — привстав, Юра принялся водить руками в воздухе. — Пузо вот такое, а бока вот такие. И целых три подбородка. Ни в одном из наших кресел не поместился, ребятам пришлось делать ему специальную табуреточку. Как-то видели, как он пытался до столовой дойти, а она у нас… э-э… на втором этаже. Шажок за шажком, шажок за шажком, да ещё и отдохнуть останавливался на каждой ступеньке…

— Представляю, — усмехнулся Володя.

— Нет, ты не представляешь, — возразил Юра. Незаметно для себя он увлёкся, как всегда в таких случаях позабыв и про застенчивость, и про заикание. — Мы под новый год решили в отделе праздник устроить. Столики на четверых под белыми скатертями, вилочки-ложечки, свечи и даже ёлочка маленькая на каждом столике. Ну, сначала наш Валентиныч речь держал. Долго рассказывал, как в ушедшем году было трудно, а в будущем будет ещё труднее. Но нам-то что? Мы встали и дружно бокалы подняли, а этот со своей табуретки еле-еле: «а-а-а!..»

Рассказывая, Юра даже привстал, чтобы показать, насколько непросто было подняться его полному коллеге.

— Ну, хорошо, — продолжал он. — Подняли мы по бокалу, сели. Встаёт Алексей Дмитриевич и начинает долго говорить о том какая мы славная команда и как важно дружбу крепить. И снова наш толстячок еле-еле: «а-а-а!..».

Снова привстав и снова разведя руками, Юра с заметным удовольствием шлёпнулся обратно в кресло.

— А потом, после всех разговоров начались у нас танцы, — продолжал он, глядя на Анечку. — Про толстячка нашего, понятно, все забыли. Оглядываемся! Оказывается, он под шумок перетащил к себе миску салата и блюдо с нарезанным тортом и втихаря лопает. И как лопает! Чуть ли не щекой на тарелке лежит и в рот к себе запихивает.