уверенная, — смертельная комбинация, которая заставляет меня страстно желать ее. Черт, то, как она двигается, может заставить мертвеца подняться. Воспоминания о прошлом месяце всплывают в памяти, острые и мощные, например, то, как ее тело выгнулось под моим, когда я взял ее на руки…этого было достаточно, чтобы заставить грешить святого. Но вот что самое интересное, — я чертовски рад, что это не испортило наши отношения. Работать с ней, стоять рядом с ней, это то, где я должен быть. И мысль о том, чтобы все испортить из-за чего? Чувства? Это не вариант.

Когда мы поднимаемся по лестнице, Лана останавливается, и я едва не сталкиваюсь с ней. Она оборачивается, слишком близко для комфорта, но недостаточно близко, чтобы мне нравилось.

— Ты должен прикрывать наши спины, — укоряет она меня, ткнув в грудь указательным пальцем.

— Поверь мне, дорогая, — отвечаю я, мой голос низкий и пронизанный мрачными обещаниями, — я определенно слежу за твоей.

Она насмехается над моим замечанием, но не отходит. Это опасная территория, этот танец, который мы исполняем, играя с огнем и бензином, и часть меня не может дождаться, когда все просто взорвется. Но под всем этим между нами есть негласное понимание: мы два чудовища — результат этой проклятой жизни, которую мы ведем, но вместе… вместе мы можем быть просто непобедимы.

Дверь резко распахивается, и в дверном проеме появляется Лука с суровым выражением лица. Наша игра окончена — пока что.

— Приступайте к работе, — резко приказывает он. Лана исчезает в мгновение ока, вся в делах, как и подобает профессионалу. Лука настороженно смотрит на меня, а затем удаляется в свое логово.

Я задерживаюсь в коридоре, на языке ощущается горький привкус предвкушения. На краткий миг я позволяю себе представить, что Лана снова подо мной, корчится от удовольствия, подчиняясь каждому моему приказу. А потом я снова оказываюсь в этом забытом богом месте, порождающем тьму и насилие. Ведь в конечном счете мы и есть то, чем являемся: продуктами своего окружения.

Лука не теряет времени даром и сразу переходит к сути дела.

— Ваше сегодняшнее маленькое приключение нас здорово подкосило, — начинает он с острыми, как ножи, глазами. — Но давайте поговорим о клиентуре.

Лука откидывается назад, на его губах играет лукавая ухмылка, а тени в комнате прилипают к нему, как вторая кожа.

— Возьмем, к примеру, сенатора Маккарти, — начинает он, его голос звучит как стальной шепот. — У него нюх на наш продукт, как у трюфельного поросенка.

Я не могу удержаться от усмешки: образ Маккарти, такого высокого и могущественного в глазах общественности, который влезает в наши товары и пачкает их — слишком хорош.

— Держу пари, он думает, что это его секретное оружие для этих марафонских филибустеров. Добавляет совершенно новый смысл политическому "порошку".

Лана покачала головой, ухмылка угрожающе заиграла в уголках ее рта:

— А еще есть генеральный директор Андерсон. Заказал оптом, чтобы "вдохновить креативность" в своей команде. С каких это пор к мозговому штурму нужно добавлять колу?

— С тех пор как Андерсон понял, что его идеи — дерьмо без химической подпитки, — отвечаю я, не в силах сдержать смех в голосе. Мы живем в этом дерьмовом мире, но такие моменты, как этот, скрашивают его.

Лука кивает, его смех звучит в тусклом свете.

— И давайте не будем забывать о нашем дорогом друге, судье Томпсоне. Днем он проповедует справедливость, а ночью ее нюхает. Ему нужна постоянная подпитка, чтобы "сохранить ясность суждений".

Я фыркнул:

— Ага, ясен как грязь. На скамье подсудимых он, наверное, видит двойников. Это объясняет некоторые из его более… "творческих" решений.

Смех Ланы, редкий и искренний, заполняет пространство между нами, напоминая о том извращенном товариществе, которое нас связывает.

— Этот город, — говорит она, — построен на столбах из пороха и лицемерия.

Выражение лица Луки снова становится серьезным, момент легкомыслия исчезает так же быстро, как и появился.

— Просто помните, что эти столбы могут рухнуть.

— Кстати, о разрушении, — начинаю я, и мой голос гулко отдается вокруг нас. От упоминания об опасности воздух становится электрическим. — Мы должны присматривать за Пересом, этот парень как бомба замедленного действия.

Перес. Главный соперник Ланы, заноза в наших рядах. Его синдикат, зеркальное отражение нашей тьмы, крепко держит вторую половину Лос-Анджелеса. С тех пор как старика Ланы убрали, Перес, как тень, стоял у нас за спиной, выжидая и наблюдая. Он думал, что возьмет власть в свои руки, думал, что королевство упадет ему на колени. Но Лана — она из более прочного материала, и Перес выжидал время, затаив обиду.

Лана откидывается на спинку кресла, ее губы кривятся в язвительной улыбке.

— И каков же твой план? — Спрашивает она, сверкая глазами, в которых я так жажду вызова.

Злая ухмылка расползается по моему лицу.

— Ну, милая, — мурлычу я, наслаждаясь тем, как она заметно вздрагивает от хищности, скрывающейся в моем тоне. — Я предлагаю устроить ему передозировку правосудия.

Лука подавляет смех. Идея, конечно, хреновая, но, опять же, мы — нехорошие люди.

— Но это на потом, — решаю я, резко вставая, — затянувшийся адреналин делает меня беспокойным. Лана вызывающе приподнимает бровь, и в моей голове тут же возникают образы ее, прижатой ко мне, когда ее спутанные волосы разметались, как нимб, тело обнажено и умоляет о наказании.

Черт.

— Ты в порядке? — Голос Ланы прорывается сквозь мои мрачные мысли, ее прохладная ладонь ложится на мою руку, возвращая меня к реальности.

Оторвав глаза от ее дразнящего взгляда, я умудряюсь отрывисто кивнуть. Прикосновение Ланы — это как тепло солнца, которое уносят облака. Не то чтобы я когда-либо признал это вслух.

— У меня есть долг, который требует индивидуального подхода, — бормочу я, уже продумывая свои дальнейшие действия.

Ее глаза сужаются, прорезая весь этот бред.

— Только не делай ничего слишком поспешного. Сейчас мы не можем позволить себе еще больше жары.

Я почти смеюсь. Необдуманность — мое второе имя.

— С каких это пор ты беспокоишься о жаре? Я думал, тебе нравится играть с огнем.

Уголок ее рта подергивается, почти улыбка.

— Только когда я управляю пламенем.

Наш разговор прерывается, когда в поле зрения появляется Григорий, его присутствие подобно холодной тени.

— Мы едем? — Его голос похож на гравий, грубый и непреклонный.

— Подожди минутку, — говорит Лана, ее взгляд задерживается на мне еще на мгновение, прежде чем она поворачивается к Григорию и снова переходит в деловой режим.

Я смотрю, как она уходит, и каждый ее шаг вызывает у меня внутреннее раздражение. То, что происходит между нами, похоже на танец на проволоке. Захватывающе, да,