Меня не интересует романтика, вплетение любви в и без того сложный гобелен нашей жизни. Меня устраивает статус-кво, понимание того, что все, что происходит между нами, вызвано потребностью, сиюминутным желанием, а не прочными узами.

Внезапно машина кажется слишком маленькой, как будто сами стены смыкаются вокруг нас. Я смотрю на нее, действительно смотрю. Маленькая, миниатюрная, но она всегда была достаточно сильной, чтобы справиться со всем, что подбрасывает ей жизнь. Но сейчас она выглядит хрупкой — фарфоровая куколка, которую я могу разбить грубым прикосновением.

— Ты собираешься оставить ребенка?

Я сразу перехожу к делу, без лишних слов, без танцев вокруг слона в комнате. Не в наших правилах обходить сложные темы.

Она вздыхает, тяжело, словно на ее плечах лежит вся тяжесть этой чертовой операции.

— Я не знаю. Часть меня хочет этого, но, черт, ты же знаешь, каково это — расти здесь. Это минное поле, а не игровая площадка.

Я протягиваю руку и беру ее за руку. Не нежно, но твердо, чтобы она это почувствовала, чтобы знала, что я рядом. Я продолжаю, приподнимая свободной рукой ее подбородок, чтобы она не могла уклониться от моего пронзительного взгляда.

— Лана, если ты хочешь оставить этого ребенка, у нас все получится. Да, жизнь Братвы — не конфетная страна, но мы видели и похуже. Бывало и хуже. И мы выжили.

Все еще сжимая ее подбородок крепко, но достаточно нежно, чтобы не причинить ей боль, я наклоняюсь и мягко целую ее в лоб.

— И, черт возьми, Лана, — прорычал я ей на ухо, — я убью любого, кто попытается причинить вред тебе или ребенку. Ты ведь знаешь об этом?

Ее глаза снова загораются, но она продолжает неотрывно смотреть на меня, прежде чем ответить простым кивком.

Смахнув с ее лица прядь волос, я позволил своим пальцам задержаться на ее щеке.

— Ты ведь знаешь, что я всегда буду заботиться о тебе, правда? — Слегка шепчу я, перемещая правую руку к ее животу.

Она кивает, не разрывая зрительного контакта, и слегка прикусывает губу.

— Боже, женщина, — рычу я, мои глаза пылают опасным желанием, которое обещает разврат и опасность в равной степени. — Ты даже не представляешь, что ты со мной делаешь.

Она напрягается под моим прикосновением. Мои пальцы слегка сжимают ткань ее платья, когда я прижимаюсь к ней ближе. Мое сердце колотится в бешеном темпе.

Мои пальцы медленно спускаются от ее живота к подолу платья, так чертовски медленно, что это становится пыткой, а затем проскальзывают под ткань. Она вздрагивает от моих прикосновений и произносит мое имя с придыханием, которое пробивает вожделение прямо в мое нутро.

— Григорий…

Ее сладкий, хныкающий голос только разжигает во мне зверя.

Зажав ее между своим телом и прохладной кожей автомобильного сиденья, я запускаю руку под подол ее платья, и тонкая ткань не может скрыть от меня ее жар. Мои пальцы скользят по ее мягкому бедру, поднимаясь все выше.

— Ммм, Григорий, — стонет она, и мое имя звучит на ее губах как молитва.

— Тебе нравится?

Она не отвечает словами, но я чувствую, как ее бедра выгибаются навстречу моим прикосновениям, желая большего. В моей груди раздается низкий рык, когда я чувствую, как она прижимается ко мне, отчаяние ясно как день в каждой маленькой судороге ее тела.

— Тебе будет хорошо, — шепчу я ей в кожу, прежде чем слегка прикусить ее точку пульса. Она задыхается от этого ощущения, и я не могу удержаться от мрачной усмешки.

Моя рука пробирается все выше под ее платье, пока не достигает желанной цели. Мои пальцы скользят по кружевной ткани ее трусиков, и она промокает насквозь.

— Черт… — Проклятие вылетает из моего рта, когда я начинаю медленно тереть круговыми движениями ее сладкое место через тонкую ткань. Ее ноги охотно раздвигаются, предоставляя мне полный доступ, а из приоткрытых губ вырывается хныканье.

— Григорий… пожалуйста, — задыхаясь, умоляет она.

— Шшшш… я держу тебя.

Заверяю я ее, мой голос звучит как рык в замкнутом пространстве машины, а мои пальцы продолжают творить с ней магию.

Теперь она прижимается ко мне, крепко вцепившись руками в ткань моей рубашки, и стонет и хнычет в такт моим движениям.

— Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, — рычу я, сдвигая ее трусики на одну сторону и просовывая в нее один палец. Она громко стонет и бьется о мою руку, жаждая большего.

Ее руки тянутся к моим, ее пальцы впиваются в мое предплечье, пока она пытается удержаться на ногах.

— Григорий… Водитель услышит нас.

— Пусть слышит, — говорю я со злобной ухмылкой.

Добавив еще один палец, я погружаюсь глубже в ее тепло. Ее дыхание сбивается, и она выдыхает мое имя, словно это единственное, что помогает ей оставаться в здравом уме. Мой большой палец находит ее клитор, потирая его мучительно медленными кругами.

— Посмотри на меня, Лана, — снова приказываю я, когда ее глаза закрываются от переполняющих ощущений.

Она открывает глаза и встречается взглядом с моими, ее прекрасные голубые глаза остекленели от желания и потребности во мне.

— Черт, ты такая тугая… такая мокрая для меня, — ворчу я, когда мои пальцы начинают двигаться внутри нее все быстрее и сильнее.

Ее тело напрягается, и я понимаю, что она вот-вот кончит под моими прикосновениями. Ее скользкое тепло покрывает мои пальцы, и она двигается навстречу моей руке со срочностью, граничащей с отчаянием. Напряжение внутри нее становится все сильнее, и я понимаю, что она близка к этому.

— Сделай это, — мягко приказываю я. — Кончи для меня.

Внезапно я чувствую, как она крепко сжимает мои пальцы и выкрикивает мое имя, извиваясь подо мной. От вида ее экстаза захватывает дух, и я впитываю каждую деталь: от того, как выгибается ее спина на кожаном сиденье, до того, как ее руки вцепляются в мое предплечье.

— Блядь, — прохрипел я, чувствуя прилив гордости за то, что довел ее до такого состояния.

Затем мое внимание переключается на водителя, который молчал на протяжении всей нашей эскапады. На моих губах играет злая ухмылка, когда наши глаза встречаются в зеркале заднего вида. Пожилой мужчина быстро отводит взгляд, но не раньше, чем я вижу, как по его шее пробегает румянец.

Удовлетворенный тем, что мы достаточно напугали его, я поворачиваюсь к Лане с хищной ухмылкой.

— Ну что, все было не так уж плохо, правда?

Ее раскрасневшиеся щеки и задыхающееся хихиканье говорят мне все, что нужно знать. Моя маленькая распутница любит, когда все становится немного диким.

— Повторим? — Спросила она, переведя дыхание.

— Пока нет, —