— Этот человек, — начала она храбро, но голоссорвался — следствие недолеченной простуды. Рядом, заглушая ее слова, залаяласобака. При­ближался охранник, держа рвущегося с поводка пса. Она не дастзаткнуть себе рот. Подстегивае­мая отчаянием, она начала снова:

— Этот человек... — На сей раз вышло громче.Собака, на счастье, умолкла. Те двое, что явились с ней, нетерпеливо ожидалипродолжения. Сейчас она пожалела, что не рассказала им все сразу, рас­считываяна более сильный эффект от своих слов на месте. Ну давай же, говори!

— Этот человек ответственен за то...

Прежде чем ее губы успели произнести следую­щиеслова, их запечатал чужой жесткий рот. Алису закружило, понесло. ДантеД'Акьюани накинулся на нее, обхватил сильными руками, приподнимая в воздух,прижимая к груди. Что происходит, она понять не могла.

Его запах... терпкий и горячий. Ощущение егогруди... упругой, жесткой. И твердые губы. Изу­чающие, проникающие глубже.Внезапно она перестала вообще что-либо соображать, она таяла, теряя контрольнад собой. Кто-то здесь определенно сходит с ума.

Данте поднял голову, и перед глазами все закру­жилось.Сейчас, глядя в ее лицо, исцарапанное там, где ее задели шипы, сквозь которыеона про­диралась, он не мог понять причин, заставивших его поступить так, какон поступил. Большущие глаза изумленно смотрели на него, ресницы слип­лись иоттого казались еще роскошнее. Губы пухлые, розовые. Дрожащие. Все ее телодрожало, руки упирались ему в грудь. Откуда она взялась?

Охранник что-то выкрикнул, и Данте очнулся.Понял, что держит эту женщину приподнятой над землей, прижатой к груди, и резкоопустил вниз, почти бросил, вынужденный признать тот факт, что возбужден допредела.

Он сознавал, что, как бы ему ни хотелось отбро­ситьэту незнакомку назад, в компанию к папарацци, что-то более сильное егоудерживает. Не мог он и разумно истолковать инстинкт, заставивший его заткнутьей рот таким вот образом.

Охранник выдвинулся вперед, ухватил обоихпапарацци за шкирку, легко приподнял. Репортер кричал:

— Мистер Д'Акьюани, незадолго до того васвидели с Александрой Маччи! Что это значит? Не хотите ли сообщить, кто вашановая девушка? Выяснить будет нетрудно...

Без комментариев! — хотелось рявкнуть Данте,но по неведомой ему причине он промолчал, пони­мая единственное: эту женщинуотпускать нельзя, потому что она — темная лошадка. Упрямство, с которым она егопреследует, подтверждает, что просто отмахнуться от нее не получится. Следуетокончательно прояснить ее намерения. Кроме того, сейчас ему необходимополностью исключить вся­кое нежелательное внимание прессы. Что, соб­ственно, сним такое?

Охранник, конечно, конфискует камеру, но присовременных технологиях нельзя быть уверенным, что назавтра снимок этогопоцелуя не окажется в газетах.

Ты и так целовал ее перед всеми, им не нужнафотография... — промелькнуло в мозгу.

— Подожди, — голос Данте сорвался. Охранникоглянулся.

Алиса глядела на все словно сквозь стекло. Егопоцелуй — если это можно так назвать — отравил ей кровь, мозг, лишил ееспособности говорить и что-либо делать. Оставалось лишь беспомощно стоятьприжатой к боку Данте. А тот вкрадчиво улыбнулся:

— Боюсь, что ситуация очень банальна. Выпослужили орудием любви. Я действительно виделся недавно с Александрой. Желаязаставить тебя ревновать. — Он взглянул вниз на Алису, взял ее за руку. Стиснултак, что ее рука побелела. Для зрителей жест должен был казаться нежным — онкоснулся губами тыльной стороны ее ладони. — И преуспел.

Рот репортера открылся — видимо, он не ожи­дал,что Алиса может заинтересовать такого, как Данте. Алиса и сама так полагала.

С такими способностями Данте только в киносниматься. Изображая нежное внимание перед публикой, он одновременно ухитрялсясмотреть на Алису с отвращением.

Репортер крикнул:

— Откуда она взялась?

— Могу я иметь секреты? Или вы считаете, чтоможно строить серьезные отношения на виду у всех?

Алиса оглушенно соображала, как будет выпу­тыватьсяиз заварившейся каши.

Данте же тихо ненавидел ее. Как она посмелавлезть в его жизнь? Загнать его в ловушку? Но улыбка его оставаласьвежливо-холодной.

— Не стоит добавлять, что это последний раз,когда я спускаю вам нарушение границ моих владе­ний. В следующий раз ненадейтесь так легко отде­латься. — Он прижал к себе Алису. — Радуйтесь, чтолюбовь делает меня великодушным.

С этим напутствием репортер и его напарникбыли выпровожены на дорогу. Ноги Алисы отказы­вались ее держать. Как глупо былополагать, что это сойдет ей с рук. Разве что ей очень, очень силь­но повезет.

Но уж везучей Алиса себя не чувствовала.Голова не переставала кружиться, а Данте меж тем отдернул от нее руки, словноона была заразной.

— Заходите в дом.

Он сделал к ней шаг, и она отпрянула. Неиз­вестно,что на уме у этого человека. Вид его, во всяком случае, внушает страх.

— Попрошу без шума, леди. Внутрь. Немедлен­но.

На ватных ногах Алиса вошла в дверь. Замети­ластул и плюхнулась на него, всерьез опасаясь, что упадет.

— Встать. Разве я разрешил садиться?

Алиса подняла глаза, лицо ее побледнело ещебольше.

— Пожалуйста... я...

Данте подался вперед, стащил ее со стула. Двебольшие руки держали ее, как тряпичную куклу. Она и чувствовала себя тряпичнойкуклой.

— Как ты посмела? Как ты посмела сунуться намое личное пространство, притащить с собой этих негодяев?

Всматриваясь сейчас в лицо Данте, Алиса ненаходила его более красивым — настолько исказил его гнев. И извлекла изневедомых внутренних ресурсов собственный гнев. Где он прятался до того, одномубогу известно.

— А вот и посмела, мистер Д'Акьюани. Потомучто кое-кто, кого я люблю, лежит сейчас в больни­це и очень нуждается в помощи.Помощи, которую я дать не могу. Как мне ни противно приходить сюда и общаться стаким аморальным типом, как вы, выбора у меня нет. — Горечь переполняла ее. —Поверьте, лазить через заборы и продираться через колючие кусты — не самоелучшее, на мой вкус, развлечение. Если припомните, я пыталась достучаться довас на прошлой неделе, но слушать вы не пожелали.

— Делать мне нечего, кроме как слушать вся­куючушь, — огрызнулся он.

Алиса вспомнила панику, руководившую всеми еедействиями, страх при встрече с ним. Но остана­вливаться нельзя. И бытьвоспитанной ей непозво­лительно. Она попыталась говорить спокойно:

— Я пробовала договориться о встрече с вами,только без толку. Легче добиться аудиенции у папы римского.