– Давай общее построение, – велел блатарь бригадиру Кочеткову.

– Встать! – заорал бригадир.

Растерянно моргая глазами, заспанные фраера полезли с нар. Почему надо было вскакивать посреди ночи и стоять навытяжку перед компанией воров, никто им не объяснил, да они и не спрашивали, просто стояли и вопросительно пялились на блатных, чьи резко очерченные, страшные хари казались им рожами демонов из преисподней. Страшнее всего смотрелась физиономия пахана, вора в законе по прозвищу Лёлек. Стриженный под ноль, с лобастой головой и длинным клювастым носом, он стоял, поджав тонкие губы, и исподлобья разглядывал заключенных страшными бездонными глазами. В пальцах его бабочкой мерцала заточка, которую неизвестно как пронес он мимо вертухаев на входе.

– Явились, друзья народа, не запылились, – злобно прошептал Спасский.

– Почему друзья народа? – удивился Мазур.

– Потому что вы, контрики, социально чуждые и враги народа. А они, значит, социально близкие – и друзья, – объяснил бытовик, стараясь стоять так, чтобы лицо его было скрыто в тени.

Тем временем главный блатарь закончил беглый осмотр барака и, кажется, остался доволен.

– Наше нам, и ваше тоже нам, – сказал он, на особый воровской манер смягчая шипящие. – Как жизнь, фраера?

Обескураженные зэки застыли – одни не знали, как отвечать на такой вопрос, другие знали, да помалкивали, чтобы лишний раз не светиться.

– Когда вор в законе спрашивает, как жизнь, ответ может быть только один: прекрасно, а будет еще лучше, – наставительно заметил Лёлек. – Мы с вами твердой стопой идем к коммунизму, так какая у нас еще может быть жизнь? Или есть тут такие, которые не желают коммунизма и которым товарищ Сталин не отец народов?

Таковых самоубийц в бараке, как и следовало ожидать, не нашлось.

– Хорошо, – сказал вор, – по идеологии у нас расхождений нет. Теперь главный вопрос: машки и зойки имеются?

Камера ошеломленно молчала, не все даже, кажется, поняли суть вопроса. Стоявший за спиной блатного молоденький кудрявый воренок гадко заулыбался.

– Значит, нет, – кивнул блатарь. – Ничего, будут.

И он не торопясь пошел вдоль скучившихся заключенных. Бывалые бытовики старались не встречаться с ним взглядом, иван иванычи глядели на вора с пугливым недоумением. Еще несколько шагов, и вор непременно увидел бы стоявшего за спиной Мазура Колю Васнецова, который с любопытством вытягивал шею вперед.

– Под шконку, быстро, – шепотом велел ему Мазур, но тот замешкался, не понимая, чего от него хотят.

И тогда Андрей Иванович сильно, но мягко толкнул его так, что тот упал и закатился под нары. Иван иванычи немедленно сомкнули ряды, чтобы скрыть паренька от жадных глаз уголовника.

Лёлек подозрительно глянул туда, откуда донесся шум.

– Что у вас там за шухер? – осведомился он.

– Нога зачесалась, – простодушно отвечал Мазур.

– Ну, так почеши, – великодушно разрешил уголовник.

– Уже, – отвечал лейтенант.

Лёлек прищурился на него: фраерок, кажется, шутки с ним шутит?

– Никак нет, – отвечал Мазур. – Как-то, извиняюсь, не до шуток мне.

– Какой масти? – спросил хмурый лысый блатарь, стоявший справа от Лёлека.

– Честный фраер, – отвечал лейтенант.

Уголовники почему-то засмеялись. Лысый блатарь сказал, что у Мазура его 58-я статья на лбу написана, – его спрашивают, какая у него гражданская специальность. Андрей Иванович отвечал, что он физик.

– Образованный, значит, – кивнул Лёлек. – Ро́маны тискать умеешь?

«Тискать романы» значило пересказывать сюжеты книг и фильмов – одно из любимейших развлечений воров в неволе. Человек, способный тискать романы, попадал сразу в привилегированное положение шута при короле. Его не третировали воры, его грели, то есть подкармливали, ему предоставлялись верхние нары – и не потому, что он уравнивался в правах с блатарями, а потому, что на лежавших внизу обычно падал мусор и лилась всякая дрянь сверху, где наслаждались жизнью блатные. Зачуханный, грязный рассказчик был бы неприятен пахану, поэтому нужно было следить за его чистотой и внешним видом.

Правда, в этом положении были и свои опасности. Если «ро́ман» не нравился, тискальщик мог подвергнуться унижению и остракизму, а если находился более умелый рассказчик, мог и вовсе рухнуть на самое дно камеры, к чушкаря́м[18] и обиженным[19], – воры в своих привязанностях не отличались особенным постоянством.

Несмотря на первую ходку, Мазур все это знал – рассказывали опытные люди. Понятно, что тискать романы для уголовной публики не очень-то ему хотелось. Тем более память на литературу была у него неважная – общее содержание помнил, а детали и изгибы сюжета – нет. Вот потому и не стал он лезть на козырное место, сказал, что тискать романы не умеет.

– Я, – сказал, – физик, а не филолог. А книжку проще самому прочитать.

Лёлек брезгливо оттопырил губу: фраерок, хоть и образованный, оказался с душком, толку от него было чуть. К тому же в словах собеседника блатарь разобрал легкое презрение ко всему уголовному сословию, которое, видите ли, не способно даже книжку прочитать самостоятельно.

– Ладно, – сказал Лёлек, – не хочешь романы тискать, так мы тебе другое дело найдем.

Уголовная кодла при этих словах нехорошо засмеялась. Лёлек совсем уже собрался идти назад, к угловым, самым козырным нарам, но тут под нижней шконкой, где прятался Коля Васнецов, раздался шорох.

– Чего там у вас? – насторожился пахан.

– Крыса, – нашелся Мазур.

– Вы, фраера, совсем оборзели – крыс в хате разводите? – нахмурился вор.

– Да нет, после ужина забежала, не успели еще поймать, – отвечал лейтенант.

Блатарь велел своим шестеркам изловить крысу и выбить ей все зубы, чтобы уважала воровской закон и жила по понятиям. Под радостный гогот уголовников из-под нар выволокли несчастного Колю Васнецова. Тот вертел головой и в ужасе дергал кадыком, бормоча: «Не надо, не надо!»

– Вот и зойка, – благодушно заметил пахан, – а говорили – нет никого. Нехорошо папу обманывать, папа вам за это спасибо не скажет. Давай его сюда!

И он показал на угловые нары, откуда воровские шестерки уже согнали бригадира, тертого фраера Кочеткова.

Мазур встретился взглядом с Васнецовым. В глазах парнишки застыл смертельный ужас.

– Дядя Андрей! – закричал тот отчаянно. – Дядя Андрей, спасите!

Мазур сделал было шаг вперед, но Спасский уже впился в него сзади, как клещ, зажал руки, чтобы не выдирался.

– Не рыпайся, – шептал он ему на ухо, – стой тихо, если жизнь дорога. Это не люди – блатняк. В одну секунду на ножи поставят.

Бьющегося в истерике Васнецова блатари поволокли в угол. Он тихо кричал уже без слов, на одной высокой тонкой ноте: «И-и-и-и!» Со стороны казалось, будто стая волков схватила олененка и тащит в чащу, чтобы без помех растерзать там его живьем.

Спустя несколько секунд Колю бросили перед паханом. Тот смотрел на него сверху вниз с каким-то людоедским выражением на темном лице. Тем страшнее показался зэкам его ласковый голос, который сейчас, кажется, доходил до самых дальних углов барака.

– Что ты, маленький? – проговорил Лёлек елейно. – Иди ко мне. Не бойся, дядя Лёлек тебе плохого не сделает…

И он даже встал со своих