ней в дверях Рома.

— Лучше всех! — грубо.

— Чё это с ней? — смотрит на меня.

— Без понятия, — пожимаю плечами. — Пирог тебе принесла. Сама испекла.

— Пирог? — смотрит в окно на уходящую Юлю.

— Да. Подкармливают тебя тут, — бросаю всё и обнимаю его.

Он ставит пакеты на стол и прижимает к себе.

— Она влюблена в тебя. Это и слепой разглядит.

— Маленькая она ещё, — целует в шею.

— Для тебя — может быть. Но у неё сейчас возраст, когда гормоны бурлят. А ты для неё герой.

— Забудь про неё, — прикусывает мочку уха. — Я девушками её возраста не интересуюсь.

— А какими интересуешься? — в шутку пихаю его.

— У меня только одна на уме. И она сейчас в моих объятьях, — приподнимает и идёт в сторону спальни.

— Шолохов, ты ненасытный. У нас уже сегодня было два раза, — смеюсь.

— Бог троицу любит…

* * *

Ромка на кровати звёздочкой. Я сверху. Пальчиком рисую узоры на его спине. Каждый раз, когда касаюсь шеи, он сокращается.

— Перестань! — глажу ему ёжик волос на затылке. — Щекотно… Мурашки до пяток…

— Терпи, — целую в то самое место.

— Маша… Брр…

Смеюсь и скатываюсь с него.

— Надеюсь, здесь есть что-то наподобие душа?

— Да, в саду. Летний…

Переворачивается на спину.

— Вместе? — играет бровями.

— Э, нет. С тобой там места будет мало. Соседки и так косятся через забор.

— И пусть. Нам-то что?

— Шолохов, я не привыкла жить напоказ. Мне интим нужен, — стягиваю простынь и заворачиваюсь.

— Я тебе его готов круглосуточно обеспечивать, — похабненько шутит.

Цокаю.

— Я не об этом…

— Да, понял я, — откидывается снова на подушки и закрывает глаза.

Беру чистую одежду и полотенце с шампунем.

Выходя из дома, натыкаюсь глазами на смотрящего на меня из-за забора соседа. Он скользит взглядом по мне, рисуя в голове картинку о том, почему я в простыне средь бела дня. Лыбится.

Вот! Я про это, Шолохов.

— Добрый день! — и сбегаю в душ.

Оборачиваюсь.

На крыльце Рома пилит взглядом таращащегося на меня соседа.

— Привет, дядь Борь! — громко, чтобы тот точно услышал.

— О, Роман! А я думаю — кто заселился?.. — переводит на него взгляд.

Усмехаюсь.

Ага, поди, уже всё село в курсе, один ты нет.

Летний душ — это что-то вроде маленького сарайчика, сбитого из досок, с бочкой на крыше.

Вода прохладная, но в такую жару — самое то. Струйки без напора стекают по коже, охлаждая и взбадривая.

Накидываю шёлковый халат прямо на голое тело. Он сразу прилипает, подчёркивая все прелести фигуры.

Если дядя Боря всё ещё крутится у забора, то сейчас для него будет шок-контент.

Но его нет. Фух… Испугался Шолохова. А тот сидит на ступеньке порога и крутит в зубах травинку.

От его спокойствия и умиротворения даже не по себе. Куда делся агрессивный взбалмошный мальчишка?

Надел маску. В ситуации, когда нужно будет показать весь свой буйный характер, он появится. А пока словил дзен.

Хочу пройти мимо, но он ловит меня за руку и усаживает себе на колени.

— Ром! — стыдливо поправляю полы халата.

— Пошли все нахер! Забудь о них, — целует мои губы.

Рука скользит под халат и сжимает ягодицу.

Ммм… Какой же ты сладенький…

Кто-то покашливает рядом.

Зоя Тихоновна.

В лицо бьёт кровь и я, слетев с колен Шолохова, скрываюсь в доме, сгорая от стыда. Прижимаюсь к стенке, чтобы немного успокоиться.

— Здравствуйте, тётя Зоя! — доносится с улицы.

— Здравствуйте… — немного заикаясь.

Ещё бы! Стать свидетельницей такой сцены.

Надо какой-то колокольчик на калитку повесить, чтобы знать о приходе незваных гостей. Тут оповещать о визите, похоже, не принято — все свои.

А если она зайдёт. И я тут такая.

Где бельё? Нужно хотя бы трусы надеть.

Она что тебе под юбку заглядывать будет?

Нет. Но с ними спокойнее.

Пока искала пакет с бельём, поняла, что никто не зайдёт. Поэтому со спокойной душой разобрала пакеты с покупками и только потом вышла на улицу.

Шолохов исчез.

— Милого своего ищешь? — нарисовался снова сосед.

— Угу…

— Так его тётка Зойка увела, батрачить теперь заставит, — смеётся.

— Не батрачить, а помогать пожилому человеку, — осадила его.

Совсем уважения нет к старости. Сам уже одной ногой в пенсии.

— Ух, городская интеллигенция…

Глава 28

Я сейчас как никто понимаю героиню фильма "Укрощение строптивого". Тоже наблюдаю за тем, как Шолохов колет дрова. Только мой мужчина не сексуальное напряжение снимает. Хотя… Кто его знает. Может и его.

Все мышцы напряжены и натянуты. Играют под загорелой кожей. Большой, сильный и мокрый от пота. Зрелище не для слабонервных. Тут лужицей можно растечься.

Ррр… Так бы и растерзала, а потом съела. Кусочек за кусочком. А ещё лучше — зацеловала и любила.

Любила? Мама дорогая… Как же страшно себе в этом признаваться.

Надо перестать на него смотреть, иначе можно кончить только от одного созерцания. Но, блин, так сложно отвести глаза. Притягивает… Внутри возбуждение гуляет, как пузырьки в лава-лампе. Вверх… Вниз…

Сумасшедшая. Вмести с ним. Хотела избавиться навсегда, а в итоге втрескалась по самые помидоры. Или по что там у нас — женщин?

Краем глаза ловлю движение на соседской крыше. Юля сидит на лестнице и тоже смотрит на Шолохова.

Дрянь мелкая! Полезешь на мою территорию — глазёнки тебе выколю. Этот парень только МОЙ и ничей больше.

Вот опять. Мой…

А чей ещё? Он мне столько нервов помотал, что должен до конца жизни это отрабатывать. Любить…

— Кваску? — подаёт мне стакан Зоя Тихоновна, присаживается на скамейку рядом и ставит запотевший графин возле себя.

— Спасибо!

Вкусный. Резкий. Холодный.

— Любуешься?

Киваю.

— Правильно. Есть на что. Красавец стал. А в детстве заморыш был. Худой да длинный. Когда родители в спорт отдали, стал мясом обрастать. В последний раз, когда дед ещё живой был, приехал таким красавчиком, что по нему тут все девчонки кипятком писались. Да и не только девчонки… Взрослые бабы тоже заглядывались.

— Сколько ему было?

— Пятнадцать или шестнадцать. Ходил слушок, что было у него что-то с одной нашей молоденькой учительницей.

Чего? — смотрю на неё во все глаза.

— Слухи это… Не видел никто… — поднимается и сбегает в дом.

Так ты, гад, с малых лет промышляешь?!

Беру графин со стаканом и подхожу к Шолохову. Наливаю квас. Пьёт.

— Оказывается, я в твоей жизни не первая учительница. Ты ещё в пятнадцать лет здесь уже соблазнял одну.

Поперхивается.

— Ну, тётя Зоя! — злится, отдышавшись. — Не было у нас с ней ничего.

— Ври больше, — хмурюсь, заглядывая в его блядские глаза.

— Поцеловались пару раз…