– Рэнди, – сказала Эмма. Она имела ввиду лучшую подружку Молли Рингвальд в фильме – девушку с черными волосами, оливковой кожей и своеобразным чувством юмора.

– Нет, здесь дело не в Рэнди. А кто такая Диана? – спросила Одри.

– Кажется, она имеет в виду Челку, – отозвалась Ло, не поднимая глаз от ногтей Эммы. Ровное нанесение лака было для нее делом первостепенной важности. Она ущипнула Эмму за то, что та шевелилась.

– Разве настоящее имя Челки не Диана Агравал?

– А-а-а, та первокурсница. С челкой, – протянула Лулу. – Поняла. Все поняла. Правда, думаешь, Рэнди похожа на нее? На первокурсницу? Челка чернявее, и у нее волосы прямые. Пожалуй, она похожа на нее чуть-чуть, если бы не завивка. – Лулу запрокинула голову назад, пытаясь мысленно сопоставить образы сравниваемых девушек.

– А Челка тоже носит столько фиолетового? – спросила Одри.

– Не-а, но к ее оттенку кожи подойдет любой цвет одежды, – сказала Ло, все еще сосредоточенная на маникюре.

– Ты права. Могу поспорить, ей пойдет даже банановый, – сказала Одри со вздохом.

– Да ну тебя, никому не идет банановый, – отрезала Лулу, самый отчаянный скептик в их компании.

– Могу поспорить, Челке пойдет, – возразила Одри. Она все еще была в настроении подерзить, по крайней мере с Лулу. Та полагала, что Одри потребуется немного больше времени, чтобы забыть их ссору. Ей не стоило сомневаться в ее самостоятельности. Это лишь означает больше работы в будущем.

– У Рэнди отпадная челка в этом фильме. Лулу, если ты отрежешь себе челку и не будешь трогать свои волосы, у тебя получится такая челка? – спросила Одри.

– Господи. Не шути так, – сказала Лулу.

– У нее есть имя, – вставила Эмма.

– У кого? – не поняла Лулу.

– У Челки, – ответила Ло одновременно с тем, как Эмма тихо сказала:

– У Дианы Агравал.

– Челка, Диана! Какая разница, – отмахнулась Лулу.

Эмма нахмурилась. Ло бросила взгляд на Лулу, качая головой.

– Ох, Эмма, не переживай. Она никогда не узнает, что мы зовем ее Челкой. Она же первокурсница, – уверенно заявила Одри.

Эмму ответ, похоже, не устроил. Более того, она выглядела оскорбленной, если такое было вообще возможно. Ло продолжала покрывать ее ногти лаком.

– Так и есть. – Лулу хотелось подстраховаться. Она видела, что Эмма все больше волнуется, но не могла понять почему. Может, это затрагивало ее гордость. Но это было не похоже на ее подругу-тихоню.

А Одри, как всегда, продолжала беспечно и невнимательно:

– Еще и похотливая первокурсница.

Лицо Эммы вытянулось.

У Лулу оставалась лишь секунда, чтобы спасти ситуацию.

– Эй! Позволь возразить. Одна из твоих лучших подружек тоже когда-то была похотливой первокурсницей. Помнишь, Ло, свои ранние годы?

Лулу завершила фразу шутливым подмигиванием. Ло расхохоталась.

– И то правда. Но лишь потому, что у Лулу не хватило духу быть похотливой, пока она не перешла на второй курс. Бедная, маленькая Лулу-кошечка, ты пропустила целый год веселья. – Ло, подняв взгляд от рук Эммы, подмигнула.

– Нет, ты забываешь. Весело мне хоть и не было, я все равно была похотливой первокурсницей. Большего и не требуется. – Лулу пожала плечами. – Вот видишь, ты не можешь нападать на похотливых первокурсниц, Одри. Ты находишься среди третьекурсниц, коими они и стали. Так не пойдет.

И на какой-то момент снова воцарился мир.

* * *

Пижамная вечеринка приблизилась к развязке. Все ногти были накрашены, все волосы заплетены, снова расплетены и собраны в слабые хвосты. Спальные мешки оказались беспорядочно разбросаны по полу, хотя ранее были разложены аккуратным рядком. Девочки устали, но недостаточно, чтобы уснуть, или, по крайней мере, так им казалось. Они то задремывали, то просыпались, то дремали опять. Одри сдалась и уснула первой, затем Эмма, все еще с телефоном в руке. Ло встала и отправилась наверх, чтобы занять кровать. Она похрапывала во сне, что обязательно разбудило бы Одри.

Лулу клонило в сон, но, что важнее, она была сыта – именно так – впервые за долгое время. Все, что для этого потребовалось, это начос, сыр, испанский рис, тортильи, куриный фахитас, гуакамоле, сметана, еще больше сыра и сальса. Не говоря уже о торте с конфетти и брауни в глазури. И о печенье с шоколадной крошкой. Пижамные вечеринки всегда проводились затемно, и большая часть времени уделялась еде. Во время Рамадана это была лучшая вечеринка, какую Лулу только могла пожелать.

Все уснули. Лулу тоже следовало бы прикорнуть, но в голове вертелись мысли, не давая ей уснуть. Она не понимала, что творилось с Эммой. Ей не удавалось удержать Одри от того, чтобы та все не испортила еще больше. Но одну проблему Лулу могла решить. Одно дело, не дававшее ей покоя, но которое она могла взять в свои руки. Она достала телефон и начала печатать.

«Я кое-что оставила у тебя в прошлый раз», – Лулу нажала «отправить». Учитывая, что уже был час ночи, она не ожидала моментального ответа. Самое большее, на что она рассчитывала, это «кто это». Но ее ожидания не оправдались в обоих случаях.

Джеймс ответил сразу же: «И что же?»

На это Лулу упреждающе улыбнулась. Она собиралась обыграть все по-умному. «Мою честь».

«Ты опять проиграла спор?»

Лулу не сдавалась: «Нет».

«Ты пьяна?»

Стоило ожидать такого вопроса в столь поздний час. Но сообщение все равно ужалило больно. «Нет, просто хотела поблагодарить».

«За что?» – написал Джеймс.

В этом-то и состояла загвоздка. Она сама не знала, за что именно. Он мог воспользоваться ее состоянием на Хэллоуине. Необязательно в физическом смысле, хотя это и не исключено. Лулу редко плакала перед друзьями, а перед едва знакомыми тем более. В тот момент ей хотелось человеческого контакта. Если бы в тот момент она была канатоходцем, одна ее нога сорвалась бы с каната, оставив ее балансировать на второй, падающая туфля отмечала бы расстояние до пропасти, а вторая удерживала бы ее ненадежный баланс. Джеймс легко, одним прикосновением, мог бы заставить ее упасть. И с удовлетворением смотрел бы, как его враг падает в пропасть. Но он не стал этого делать. Лулу на его месте не стала бы мешкать. Она долго сидела, озадаченная, прежде чем ей удалось найти подходящий ответ: «За то, что вел себя достойно в Хэллоуин». Ну вот. Она это сказала. Сообщение оказалось более сдержанным, чем следовало бы, но при этом выдавало куда больше, чем ей бы хотелось.

Джеймс, по всей видимости, не купился на него: «Ну и похвала, ничего не скажешь».

Если бы он только видел, через какую боль ей пришлось пройти, чтобы выдавить из себя такое признание, тогда Лулу не пришлось бы говорить этого вообще. «Заткнись».