С этим все ясно. Но тут имеется еще один нюанс… Заодно я решил справиться об одном моем знакомом, который приехал сюда тоже из тех краев. Следов второго в Иркутске и в Иркутской области вообще не могут найти. Следовательно, оба паспорта ненастоящие. И тут мы с вами натыкаемся на одну интереснейшую деталь — оба этих человека приехали сюда в одно и то же время. Разница — десять дней. Оба паспорта выданы одним и тем же отделением милиции. Это уже любопытно. Отсюда, естественно вытекает: первое — Спиридонов и Казаков добывали паспорта у одного и того же человека, а потом, по случайному совпадению, приезжают в один и тот же город. Но так не бывает.

Второе, они как-то связаны друг с другом и приезжают сюда по договоренности.

Что мы видим здесь?

Казаков — ныне Донской, живет спокойно, ничем себя не компрометируя, как нормальный рядовой пенсионер. А Спиридонов? Он же Даниленко, он же Прохоров, занимается непонятными маскарадами, скупает через подставных лиц валюту и, очевидно, готовит переход границы.

Здесь возникают два вопроса. Первый: почему он вдруг спохватился и спешит удрать? От кого или от чего? От правосудия? Но у него вроде нет оснований беспокоиться. Он укрылся достаточно надежно. На этот вопрос у нас пока нет ответа.

И второй вопрос: какое отношение имеет Спиридонов к событиям на крутом берегу? Почему он там оказался? Какое отношение он имеет к хулиганству на колокольне? И наконец, виновен ли он в спровоцированном самоубийстве бывшего священника? Ведь, как показала свидетельница, фотография Спиридонова ей напоминает одного из мнимых дружинников, которые арестовали священника в ту ночь, в 1966 году. Правда, она не утверждает, что это именно он. И вот странно, что чуть дело касается каких-нибудь антицерковных провокаций, как всплывает этот шофер из курортторга.

Меньшиков кончил говорить, прошелся по кабинету и вдруг заметил:

— А у вас здесь уютно.

— Ничего не поделаешь… Курортный город. От всеобщей атмосферы комфорта никуда не денешься.

— Значит, так, — Меньшиков опять присел на стул рядом с Монастыревым. — я думаю, что пора их брать. И лучше не дома, а на улице, спокойно. Мне кажется, что на два последних вопроса никто, кроме них, нам не ответит. А остальное и без того ясно. Спиридонова и Музыкантова возьмете после работы. К Спиридонову пошлите самых опытных людей, а Казаковым займусь я сам.

Он встал и подошел к двери.

— Я сейчас в гостиницу. Устал.

Еще в коридоре Меньшиков услышал, что в его номере звонит телефон.

— Да! Меньшиков.

— Товарищ Меньшиков, это Рудаков. Кузьма пропал. Он никуда сегодня не собирался?

— Вроде нет… Как это он пропал?

— Ни дома, ни на работе — нигде его нет.

— Куда же он делся? Вы заходили на станцию?

— Нет, я туда звонил. Подошел к телефону боцман, вы его не знаете, и сказал, что Кузьма час назад ушел. Я к нему домой. Хозяйка говорит, что с утра не приходил. Я уже обегал весь город. Все столовки. Там его нет. Мы с ним договорились, что я зайду к концу смены на станцию. Я немного запоздал, а когда позвонил, его там уже не было. Теперь не представляю, где его искать. Вот думал, что вы знаете…

— Нет, я не знаю. Это все странно. Сходите на станцию. Может, там знают, куда он пошел. Если что узнаете, звоните сразу. Срочно!

— Хорошо! Бегу.

— А он ушел с Музыкантовым, — Курбацкий подмигнул Рудакову. — Все огорчался, что тебя нет. Просил кому-то позвонить. Только фамилию я забыл. Малышкину, что ли. Не помню в общем. Что-то на эм…

— Меньшикову?

— Вот-вот, точно ему!

— Ладно, спасибо. Ты не знаешь, где Музыкантов живет?

— Где-то на Черноморской, точно не знаю.

Рудаков пошел на Черноморскую, обошел несколько домов, пока не наткнулся на почтовый ящик, укрепленный на заборе. На нем было написано: «Газеты и письма для Музыкантовых». Рудаков зашел во двор и постучал в дверь беленького саманного домика. Сзади его окликнул мужской голос:

— Кого вам надо?

— Толя Музыкантов дома?

— Еще не приходил с работы.

Глава десятая

В пещере было холодно. Кузьма чувствовал, как руки его и шея покрываются гусиной кожей. Старик молчал и неторопливо шевелил губами, словно повторяя что-то про себя. Ефим ерзал на табурете и беспокойно поглядывал на Музыкантова. Наконец он сказал, первым нарушив затянувшуюся паузу:

— Толя, ты ступай, а мы уж без тебя здесь разберемся.

— Будь тут, — сурово остановил Музыкантова старик, хотя тот и не думал уходить. — Почему ты его гонишь? Он же сказал, что этот человек врет. Теперь пусть он нам все объяснит. Мы тебя слушаем, Анатолий.

— Он пришел сюда не за тем, о чем он вам сказал. Он на станции шпионил за мной, все разнюхал и требовал, чтобы я открыл все. Я ему говорить ничего не стал, но решил привести его к вам, думал, вы сами решите, как с ним быть.

— Ты правильно поступил, Анатолий. Бог воздаст за твою преданность. Так о чем же узнал этот человек? О нашем братстве?

— И об этом тоже.

— О чем еще?

— Обо всем: о катере, о баллонах, о сахаре. Обо всем. И грозился рассказать всем. Вот я и привел его сюда.

— А я ничего не знаю об этих вещах, — удивленно сказал старик. — Может, ты, Ефим, знаешь?

— Еще бы ему не знать, ведь это он мне велел и катер увести, и ключ ему от водолазки достать, и сахару в бак насыпать, чтобы он утонул, — Музыкантов кивнул на Кузьму.

— А для чего тебе понадобился катер? Ты мне об этом ничего не говорил.

— Придумывает он все. Ни о чем об этом я его не просил.

«Да он собирался удрать, и без их ведома, — подумал Кузьма, — это интересно. А не прояснить ли ситуацию? Тогда займутся им, Ефимом. Этот старик здесь не последний человек. Ефим, по всему видать, его боится».

— А зачем тебе было нужно, чтобы утонул этот человек?

— Он много знал. Он опасен для нас.

— А ты как думаешь? — спросил старик у Музыкантова.

— Он знал о валюте.

— О какой валюте?

— Которую достают для него Евсиков с приятелем. Они такие шляпы, что попались, и он, — Музыкантов кивнул на Кузьму, — с Рудаковым держали ее у себя.

— Ничего не понимаю, — старик нахмурился. — Кто-нибудь может рассказать мне, что произошло?

— Я могу, — спокойно сказал Кузьма, и все головы повернулись в его сторону.

— Он может, — подтвердил Музыкантов, — он знает больше всех нас. У него работа такая.