Он уж наверняка из милиции. Сегодня на вышке меня так скрутил, что я чуть не заплакал. Откуда только в нем? Посмотреть, так щелчком убьешь…

Ефим встал и направился к двери.

— Ты куда?

— Если вы готовы слушать этого мальчишку, то мне здесь нечего делать.

— Нет уж, ты посиди, пожалуйста. Не огорчай меня своим отсутствием. Я тебя слушаю, человек, рассказывай, но смотри, если ты мне соврешь…

— Насколько я понимаю… — спокойно начал Кузьма. Он решил играть в открытую, ничего не скрывая, кроме своей работы, — этот тип решил за вашей спиной смотаться за границу. А я ему в этом деле был помехой. Во-первых, я с самого начала знал о его валютных операциях. Этого он боялся больше всего. Когда у него не получилось меня убрать, он начал со мной заигрывать, тем более, что валюту мы ему вернули. Нам она ни к чему, в магазине на нее ничего не купишь, а связываться со спекулянтами, вроде Евсикова, и продавать ее мы не захотели. Вот тогда он и начал меня обхаживать, чтобы я достал катер. Я-то сразу понял, в чем дело, и рассудил про себя так. По морю он пешком не пойдет и за границу меня не возьмет, значит, нужен я ему на час, на два, чтобы в случае чего свалить все на меня. Вот, дескать, попросил прокатиться, а у него руль заело. А в случае удачи, как только мы вышли бы в нейтральные воды, он прикончил бы меня, а сам спокойно покатил бы в Турцию. Вот я и тянул. Думаю, если откажу сразу, так очень много шансов помереть от постороннего предмета в организме. А помереть никому не хочется.

— Так, теперь мне ясно. Похоже, что ты не врешь. Ну что ж, поговорим, — сказал старик, поворачиваясь к Ефиму.

Музыкантов был растерян и переводил непонимающий взгляд с Кузьмы на Ефима, потом на старика. На его глазах рушился весь мир представлений, которыми он жил в последнее время.

Кузьма услышал, как за его спиной тихонько скрипнула дверь. Он оглянулся и в то же мгновение в его глазах мелькнуло что-то ослепительно черное, потом оранжевое и все пропало…

* * *

Рудаков вот уже второй час безрезультатно бегал по городу. Было половина десятого, и курортники высыпали на вечерний моцион. Духота спала. На набережной, как и каждый вечер, звенел смех, мягко шуршал ракушечник, и на всех танцплощадках трубили трубы. Город наполнялся вечерними звуками, огоньками, запахами, таинственным шепотом и нежным рокотом притихшего на ночной отдых моря. Рудаков метался по городу, два раза звонил Меньшикову и уже начал серьезно беспокоиться. Теперь он был уверен, что с его другом что-то случилось. Тем более он беспокоился оттого, что Кузьма ушел со станции с Музыкантовым. Уже отчаявшись отыскать Кузьму в вечернем городе, Рудаков решил еще раз заглянуть к Музыкантову. Он даже не надеялся застать его там и поэтому, когда столкнулся носом к носу с Анатолием, то немного опешил.

— Это ты?

— А кого еще ты хотел встретить у меня дома? — с издевкой спросил Музыкантов.

Рудаков быстро опомнился и, захватив руку Музыкантова своей могучей клешней, выволок его на улицу. Музыкантов попробовал брыкаться, но сопротивляться разъяренному Рудакову было совершенно бесполезно. Молча, громко дыша, они отошли от дома метров на двести, и тогда Рудаков отпустил руку Музыкантова и схватил его за ворот рубахи. Немного потряс его, чуть ли не поднимая в воздух, и спросил:

— Где Кузьма?

— Откуда я знаю, — хриплым, придушенным голосом ответил Музыкантов и покосился на могучий кулак Рудакова, упирающийся ему прямо в подбородок. — Отпусти, задавишь…

— И задавлю, сволочь! Задавлю и буду давить даже мертвого до тех пор, пока не скажешь, где Кузьма.

— Я не знаю, он мне не докладывал. Отпусти, а то закричу.

— Ничего! Не закричишь, собака. Куда ты дел Кузьму?!

— Я ничего не знаю. Помогите, помо… — Тут Рудаков свободной рукой схватил его за горло и слегка сдавил, отчего у Музыкантова пропало дыхание. Мимо них шли веселые отдыхающие, и Рудаков отпустил его горло. Он положил руку на плечо Музыкантову и сказал:

— Пойдем. Там ты все расскажешь!

Музыкантов недобро улыбнулся:

— Но твоему другу это уже не поможет… Ему, наверное, уже ничего не поможет.

* * *

Очнувшись, Кузьма не сразу понял, что с ним и где он. Не было возможности пошевелить ни рукой, ни ногой. Голова гудела. В ушах неуверенно стучал пульс. Он тихонько приоткрыл глаза. Увидел над собой неровный, серый свод пещеры, тусклое пятно свечи и две шевелящиеся тени. Под ними что-то гудело и клокотало. Постепенно туман стал проясняться, и Кузьма различил Ефима и старика. Музыкантова в пещере не было. Эти двое о чем-то оживленно переговаривались, но Кузьма не слышал их слов. Потом как будто включили звук на полную мощность.

— Ты кого хотел обмануть? — кричал старик. — Ты знаешь, что я такое? Стоит мне шевельнуть пальцем, и ты исчезнешь! Тебя просто не станет, как будто никогда и не было. И никто не вспомнит о тебе.

— Плевать я хотел на вас на всех! Ничего вы мне не сделаете. Надоели вы мне все со всеми вашими дурацкими представлениями и делами. Тут и так живешь дрожишь, каждого стука боишься, а вы каждый раз на мокрое толкаете. Да, хотел уйти в Турцию, хоть к черту, хоть на край света, только от вас подальше. Зачем только, дурак, связался… Тоже мне, идейные союзники! А я не идейный и плевать на вас хотел. Деньги-то у меня, и, пока вы не оставите меня в покое, вы их не получите. Это вам понятно?

— Это деньги общины, и ты не имеешь никакого права их брать.

— Я же вам сказал, что плевать хотел на все ваши права и идеи.

— А если я не посмотрю на деньги? — спросил старик.

— Как же не посмотрите… Вы удавитесь за десятку. Я-то знаю, во что упираются ваши идеи. Побольше нахапать, побольше вытянуть из ваших же дорогих братьев по вере. Сами-то уж небось давно задумали смотаться, небось почуяли, что запахло жареным…

— Ладно, оставь болтовню. Никто тебя не задерживает. Отчитаешься за деньги и за ценности, и можешь идти куда хочешь. Давай решим, что будем с ним делать? — Голос старика звучал уже примирительно, видимо, слова Ефима насчет денег были справедливыми.

Кузьма попробовал встать, но не смог. Руки и ноги его были связаны. Он приподнял голову.

— А, очнулся? Ну, ничего, полежи, пока мы решим твою