Ноктюрна не осталось ничего, и, может статься, эта бумага заполнит пустоту.

Этот вопрос удивил его еще больше первого. Год уточнять не пришлось, он сразу направился к нужному реестру.

– Постойте, если я не ошибаюсь, ваш брат-близнец был мертворожденным…

– Да.

– Тогда и искать бесполезно, акта о смерти не существует.

– Не понимаю.

Мопассан достал изрядно потрепанную книгу, полистал, нашел нужное место и зачитал:

– Статья 74 Королевского указа № 1238 от 09.07.1939: В случае заявления о рождении ребенка, если вышеупомянутый ребенок является мертворожденным, заявитель обязан сообщить, родился ли ребенок мертвым или умер после родов, уточнив в последнем случае причину смерти. Заявитель обязан предоставить медицинскую справку от принимавшего роды акушера, о чем см. ст. 70, параграф четвертый. Уполномоченный служащий актов записи гражданского состояния – то бишь я, – вносит только запись о рождении, если речь идет о мертворожденном ребенке, о чем свидетельствует соответствующий знак на полях акта о рождении; служащий обязан внести запись о смерти, если ребенок умер после родов.

– То есть вы говорите, что не существует свидетельства о смерти моего мертворожденного брата?

– Совершенно верно.

Он отложил книгу и достал папку на металлических зажимах, поискал в ней и показал мне запись о рождении Ноктюрна, возле которой стоял крест. Я был взволнован, увидев каллиграфически выведенное имя брата.

– Видите пометку МЕРТВОРОЖДЕННЫЙ? Она ставится рядом с именем тех, кто прожил больше двадцати восьми недель, а если меньше, то даже не учитывается дата рождения. Как если бы младенца и вовсе не было.

Он вернул на место папку.

– Все, кто приходит сюда, видят только бумаги, папки и печати и думают, будто моя работа – скучнейшая регистрация фактов. Я думаю иначе. Я вижу работу загадочных человеческих законов, слышу, как боги рождений сражаются с Парками, обрезающими нить жизни, я вижу глазами Пифагора и Галилея вселенную, которой управляют только цифры, единственные носители истины, обеспечивающие вечную смену людей, поколений. Вы, наверное, один из немногих, кто может меня понять, ведь, по сути, работа у нас одинаковая. Вы ведь тоже учитываете покойников, даже раньше меня, вы ведь тоже живете в мире дат рождения и смерти. Вы-то можете меня понять, не так ли?

Я утвердительно кивнул. Он вернулся за стол, вспомнив, для чего я пришел:

– Сожалею, что вы уходите ни с чем, но сами видели – никаких близнецов, никаких свидетельств о смерти. Чем еще могу быть полезен?..

– Благодарю вас, вы и без того были слишком добры.

Мопассан вернулся во вселенную жизней и смертей, браков и разводов, в мир чисел, расставленных по заранее установленному порядку. Я же отправился обратно на кладбище, что в переводе было суть то же, что отдел записей гражданского состояния. Если женщина в черном была близнецом Эммы, то они наверняка были не из Тимпамары. Возможно, иностранки, но это никак не вязалось с захоронением на кладбище, предназначенном исключительно для жителей городка. В запасе оставалась другая гипотеза – в могиле никто не захоронен, это была мистификация.

На центральной аллее я пересекся с Неддой Виллапино, толкавшей перед собой детскую коляску, и по аналогии вспомнил, что говорил Мопассан относительно мертворожденных детей, и представил, что когда-нибудь человеческое милосердие позаботится и о них, и что наступит день, когда в каждом городе будет кладбище нерожденных детей, ряды маленьких безымянных памятников, как напоминание о тысячах не случившихся жизней, которые наверняка бы стали лучшей частью человечества.

18

Кроме Марфаро и Мопассана, был еще один человек на свете, который мог бы помочь мне узнать, кто захоронен в могиле с фотографией Эммы.

Это был Грациано Меликукка, шестнадцатый смотритель кладбища Тимпамары, который после падения с груши был прикован к инвалидному креслу и в городе больше не появлялся.

Он жил в деревне, сразу за поселком Пьо́ппи Ве́кки.

Его самоизоляция и нежелание видеть людей не позволяли мне его беспокоить, но, не считая того, что мне нужна была срочная информация о безымянной могиле, он был моим предшественником, которого я ни разу не видел, не спрашивал советов и не слышал рекомендаций, и это обстоятельство казалось мне в высшей степени странным.

Посему на следующее утро после разговора с Мопассаном я решил навестить его в рабочее время, визит вполне совмещался с исполнением моих профессиональных обязанностей.

Грациано жил вдвоем с женой, с тех пор как их сын уехал учиться в Неаполь. Калитка была распахнута. Меня поразила высокая трава, которая росла вдоль дорожки к дому.

Я позвонил в дверь.

Тишина.

Снова позвонил. Послышался шум, потом скрип колес. Потом снова гробовая тишина.

– Кто там?

Задорный голос Грациано, который я раньше изредка слышал в баре, стал резким и хриплым.

– Астольфо Мальинверно, – назвался я, не добавляя ничего больше. Уточнение, что я кладбищенский смотритель, показалось мне неуместным.

Снова тишина. Потом послышался поворот ключа и дверь открылась.

Я увидел совершенно другого человека: похудевшего, небритого, нестриженого.

Он посмотрел на меня искоса:

– А вы что здесь забыли?

– Извините за беспокойство, мне нужно с вами поговорить.

– Минутку.

Он вернулся в дом, взял с кресла легкий плед, покрыл им ноги и вернулся к двери.

– Я постоянно мерзну… Пойдемте под навес.

Навес находился за домом. Два раза крутанув колеса, он был уже там. Притормозил возле столика, указав мне на деревянную табуретку.

– Не знаю, почему, но я был уверен, что рано или поздно вы объявитесь.

– Я должен был сделать это гораздо раньше, мне нужно было о многом вас расспросить, но не хотелось вас беспокоить.

– Как вы там? Освоились?

– Да, даже не надеялся. Первое время чувствовал себя не в своей тарелке.

– Я думаю, привыкши жить среди книг… Когда я узнал, что вместо меня назначили вас, я никак не мог понять, почему. Но вы, кажется, справляетесь неплохо, впрочем, работа немудреная.

В ту минуту вернулась жена, ходившая за покупками. Она бросила пакет на дорожке и направилась к нам. Обняла мужа за плечи.

– Вот это сюрприз! – сказала она, глядя ему в глаза.

– Могу я чем-то вас угостить?

– Благодарю, я ничего не хочу, – сказал я, улыбкой смягчив свой отказ.

– Ну, тогда разговаривайте, не буду мешать, – она отправилась в дом, сияя от радости, которую мне было не понять.

– С тех пор как это случилось, немногие приходят меня навестить. Даже лучшие друзья – и те путь забыли. Жена переживает, твердит, что надо появляться на людях, пойдем, дескать, в бар, она меня отвезет, но я пока еще не готов.

Он осмотрелся вокруг и погрустнел. В большом саду виднелись деревья, срезанные под корень.

– Я еще не