готов к новой жизни.

– Ко всему привыкаешь, – сказал я, глядя на свою хромую ногу. Он тоже на нее посмотрел.

– Полагаю, вы ко мне не за советами пришли, – резкость в голосе пропала.

– За ними в том числе… Я кое-что хотел у вас спросить.

Вынул из кармана фотографию Эммы без рамки и протянул ему.

– Напоминает она вам кого-нибудь?

Он внимательно всмотрелся.

– Никого. С чего бы?

– Это фотография с могилы, вы такую не помните?

Он вновь посмотрел.

– Где она расположена?

Буква сектора ничего ему не говорила, поэтому я постарался обрисовать это место.

– Нет, точно уверен, что не помню… Да и как упомнить среди стольких лиц? Значит, и с вами это случилось.

– Что вы имеете в виду?

– Выбор. Ходишь днями среди могил в окружении незнакомых лиц, одни наслаиваются на другие и кажутся все на одно лицо, а потом вдруг взгляд чуть дольше задерживается на какой-то одной, то ли пленившись ее красотой, то ли красивым именем, и так каждый день, даже когда идешь домой, думаешь о ней, поэтому она становится как будто знакомой.

Я подумал, какое лицо он видел в эту минуту, дорогое ему и совсем безразличное мне, возможно с соседней с Эммой могилы, которое я ни разу не удостоил вниманием, как он ни разу не обратил внимания на Эмму.

– В жизни бы не подумал, что мне будет недоставать кладбища.

В продолжение его мысли я у себя спросил, что будет со мной, если меня однажды уволят с этого места.

– Хотите вернуться?

Он решил, что я свихнулся.

– О чем вы?

– Можем съездить, если хотите. – Я надеялся, что увидев ее могилу, он, может, что-нибудь припомнит.

Подошла жена, она, видимо, слышала наш разговор через открытые окна.

– Грациано, милый, воспользуйся приглашением Мальинверно, – стала она умолять, – ты не можешь сидеть взаперти.

Он колебался:

– Я пока не готов.

– Только на кладбище, – старался я расширить брешь, которую прорубила жена. – Только на кладбище, когда там не будет никого. Мне нужна ваша помощь.

– Да как я доберусь…

– Об этом я побеспокоюсь. Вам надо только согласиться, а об остальном позабочусь я.

Грациано пересекся взглядом с женою и сжал ее руку.

– Только чтобы не было много народу.

Жена обняла его.

– Не беспокойтесь, я заеду за вами к вечеру, ближе к закрытию.

– Прямо сегодня?

– А чего тянуть кота за хвост?

У меня был четкий план действий, возвращаясь на кладбище, я заглянул в похоронное бюро Марфаро. Он печатал траурные объявления, попросил минутку подождать.

– Вы заняты вечером, в районе половины шестого? – спросил я, когда он покончил с набором текста. – Мне нужны вы и, главное, ваш мотокар.

– Насчет занятости все нормально, разве что подвернется приятная неожиданность. А вам что за нужда?

– Съездим, сделаем богоугодное дело.

– Я и так их делаю каждый день.

Я объяснил ему, что имелось в виду.

– Если вопрос в Меликукка, я с вас даже не возьму ни лиры. Кстати… – добавил он и умолк, провоцируя меня на вопрос.

– Слушаю вас.

– У меня к вам тоже есть дельце.

– Снова книжный магазин?

– Нет, на этот раз другое.

Он ушел за стойку и вернулся с латунной табличкой.

– Если вы разрешите мне повестить ее при входе на кладбище, я вам буду печатать все фотографии, какие захотите.

Я взглянул на табличку:

«ВСЕ УСЛУГИ НА ЭТОМ КЛАДБИЩЕ ОСУЩЕСТВЛЯЕТ ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОХОРОННОЕ БЮРО МАРФАРО».

– Я ничего не имею против, но тут понадобится разрешение мэрии…

Довольный могильщик отложил табличку:

– В мэрии всегда замолвят за меня словечко.

В двадцать минут четвертого я был у Марфаро. Он подбивал итоги в своем гроссбухе, в котором записывал все свои приходы и расходы, включая мелочь, потраченную на хлеб.

Мы сели в мотокар и отправились к дому Грациано.

Они с женой ожидали нас под навесом. Она сияла от радости. Он несколько меньше, хотя сильно изменился по сравнению с утром: побрит, причесан, в белой, идеально выглаженной рубашке.

Я попросил Марфаро остановиться перед домом.

– Вы садитесь на переднее сиденье.

Вместе с могильщиком мы подняли его на руки; мне было тяжело, подлая нога ныла, но в конце концов мы его усадили: я даже не подозревал, что у Иеремии такие сильные руки. Инвалидное кресло привязали сзади, я уселся на край кузова, ноги болтались в воздухе.

Марфаро рулил потихоньку, мы решили не ехать через центр города, поэтому по разбитым сельским дорогам добрались до кладбища с другой стороны.

До закрытия оставалось двадцать минут. Усадили Грациано в его кресло, и могильщик взялся его везти.

– Я сам, если не возражаете.

Иеремия уступил мне место, я перехватил ручки – и покатили. Хромой, везущий хромого, оба смотрители кладбища, мы казались героями мифов, где нас представляли посредниками между здешним и потусторонним миром, наподобие Эдипа и Филоктета. Я возвышенно пережил пересечение границы, въезд в беспредельность, за кладбищенские ворота.

Меликукка был заметно взволнован:

– Не думал, что еще раз доведется.

Но я помнил о главной причине, по которой мы оказались здесь.

– Я не мешкая покажу вам одно место.

Грациано смотрел по сторонам, здесь каждый уголок был ему памятен, и я представлял, как бы чувствовал себя на его месте.

– Это здесь, – сказал я, поворачивая на дорожку, ведущую к могиле Эммы.

Мы остановились перед ней.

– Это – могила той женщины с фотографии.

Меликукка ее осмотрел.

– Вспомните, вы ее хоронили?

– Нет, когда я стал сторожем, могила уже была, в этом я уверен. По фотографии я ее не узнал, а сейчас припоминаю, меня еще удивило отсутствие имени и дат.

– Значит, она была захоронена здесь как минимум четыре года назад.

– Как минимум. Этот сектор не такой уж и новый.

– В каком смысле?

– Значит, вы этого еще не поняли, – ответил он с намеком на улыбку. – Не считая семейных склепов и закупленных участков, захоронения производятся по секторам, это означает, что здешние могилы появились примерно в одно и то же время.

Я окинул взглядом соседей Эммы, но разница в годах оказалась слишком значительной, чтобы дать мне хоть какую-то зацепку. Последовало молчание. Я боялся, что Грациано спросит о причине моей заинтересованности, но он думал совсем о другом.

– Вас не затруднит провезти меня по кладбищу?

– Куда пожелаете, – ответил я, отвлекаясь от своих мыслей.

Он хотел побывать повсюду: у маленькой клумбы, которую он усадил желтыми розами, любимыми цветами жены, у бетонного распятия, вынутого из земли и прислоненного к кладбищенской ограде, перед которым он перекрестился, у могилы своей матери.

– Жаль, что не подумал захватить хотя бы цветок с огорода.