Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ко всему привыкаешь, – сказал я, глядя на свою хромую ногу. Он тоже на нее посмотрел.
– Полагаю, вы ко мне не за советами пришли, – резкость в голосе пропала.
– За ними в том числе… Я кое-что хотел у вас спросить.
Вынул из кармана фотографию Эммы без рамки и протянул ему.
– Напоминает она вам кого-нибудь?
Он внимательно всмотрелся.
– Никого. С чего бы?
– Это фотография с могилы, вы такую не помните?
Он вновь посмотрел.
– Где она расположена?
Буква сектора ничего ему не говорила, поэтому я постарался обрисовать это место.
– Нет, точно уверен, что не помню… Да и как упомнить среди стольких лиц? Значит, и с вами это случилось.
– Что вы имеете в виду?
– Выбор. Ходишь днями среди могил в окружении незнакомых лиц, одни наслаиваются на другие и кажутся все на одно лицо, а потом вдруг взгляд чуть дольше задерживается на какой-то одной, то ли пленившись ее красотой, то ли красивым именем, и так каждый день, даже когда идешь домой, думаешь о ней, поэтому она становится как будто знакомой.
Я подумал, какое лицо он видел в эту минуту, дорогое ему и совсем безразличное мне, возможно с соседней с Эммой могилы, которое я ни разу не удостоил вниманием, как он ни разу не обратил внимания на Эмму.
– В жизни бы не подумал, что мне будет недоставать кладбища.
В продолжение его мысли я у себя спросил, что будет со мной, если меня однажды уволят с этого места.
– Хотите вернуться?
Он решил, что я свихнулся.
– О чем вы?
– Можем съездить, если хотите. – Я надеялся, что увидев ее могилу, он, может, что-нибудь припомнит.
Подошла жена, она, видимо, слышала наш разговор через открытые окна.
– Грациано, милый, воспользуйся приглашением Мальинверно, – стала она умолять, – ты не можешь сидеть взаперти.
Он колебался:
– Я пока не готов.
– Только на кладбище, – старался я расширить брешь, которую прорубила жена. – Только на кладбище, когда там не будет никого. Мне нужна ваша помощь.
– Да как я доберусь…
– Об этом я побеспокоюсь. Вам надо только согласиться, а об остальном позабочусь я.
Грациано пересекся взглядом с женою и сжал ее руку.
– Только чтобы не было много народу.
Жена обняла его.
– Не беспокойтесь, я заеду за вами к вечеру, ближе к закрытию.
– Прямо сегодня?
– А чего тянуть кота за хвост?
У меня был четкий план действий, возвращаясь на кладбище, я заглянул в похоронное бюро Марфаро. Он печатал траурные объявления, попросил минутку подождать.
– Вы заняты вечером, в районе половины шестого? – спросил я, когда он покончил с набором текста. – Мне нужны вы и, главное, ваш мотокар.
– Насчет занятости все нормально, разве что подвернется приятная неожиданность. А вам что за нужда?
– Съездим, сделаем богоугодное дело.
– Я и так их делаю каждый день.
Я объяснил ему, что имелось в виду.
– Если вопрос в Меликукка, я с вас даже не возьму ни лиры. Кстати… – добавил он и умолк, провоцируя меня на вопрос.
– Слушаю вас.
– У меня к вам тоже есть дельце.
– Снова книжный магазин?
– Нет, на этот раз другое.
Он ушел за стойку и вернулся с латунной табличкой.
– Если вы разрешите мне повестить ее при входе на кладбище, я вам буду печатать все фотографии, какие захотите.
Я взглянул на табличку:
«ВСЕ УСЛУГИ НА ЭТОМ КЛАДБИЩЕ ОСУЩЕСТВЛЯЕТ ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОХОРОННОЕ БЮРО МАРФАРО».
– Я ничего не имею против, но тут понадобится разрешение мэрии…
Довольный могильщик отложил табличку:
– В мэрии всегда замолвят за меня словечко.
В двадцать минут четвертого я был у Марфаро. Он подбивал итоги в своем гроссбухе, в котором записывал все свои приходы и расходы, включая мелочь, потраченную на хлеб.
Мы сели в мотокар и отправились к дому Грациано.
Они с женой ожидали нас под навесом. Она сияла от радости. Он несколько меньше, хотя сильно изменился по сравнению с утром: побрит, причесан, в белой, идеально выглаженной рубашке.
Я попросил Марфаро остановиться перед домом.
– Вы садитесь на переднее сиденье.
Вместе с могильщиком мы подняли его на руки; мне было тяжело, подлая нога ныла, но в конце концов мы его усадили: я даже не подозревал, что у Иеремии такие сильные руки. Инвалидное кресло привязали сзади, я уселся на край кузова, ноги болтались в воздухе.
Марфаро рулил потихоньку, мы решили не ехать через центр города, поэтому по разбитым сельским дорогам добрались до кладбища с другой стороны.
До закрытия оставалось двадцать минут. Усадили Грациано в его кресло, и могильщик взялся его везти.
– Я сам, если не возражаете.
Иеремия уступил мне место, я перехватил ручки – и покатили. Хромой, везущий хромого, оба смотрители кладбища, мы казались героями мифов, где нас представляли посредниками между здешним и потусторонним миром, наподобие Эдипа и Филоктета. Я возвышенно пережил пересечение границы, въезд в беспредельность, за кладбищенские ворота.
Меликукка был заметно взволнован:
– Не думал, что еще раз доведется.
Но я помнил о главной причине, по которой мы оказались здесь.
– Я не мешкая покажу вам одно место.
Грациано смотрел по сторонам, здесь каждый уголок был ему памятен, и я представлял, как бы чувствовал себя на его месте.
– Это здесь, – сказал я, поворачивая на дорожку, ведущую к могиле Эммы.
Мы остановились перед ней.
– Это – могила той женщины с фотографии.
Меликукка ее осмотрел.
– Вспомните, вы ее хоронили?
– Нет, когда я стал сторожем, могила уже была, в этом я уверен. По фотографии я ее не узнал, а сейчас припоминаю, меня еще удивило отсутствие имени и дат.
– Значит, она была захоронена здесь как минимум четыре года назад.
– Как минимум. Этот сектор не такой уж и новый.
– В каком смысле?
– Значит, вы этого еще не поняли, – ответил он с намеком на улыбку. – Не считая семейных склепов и закупленных участков, захоронения производятся по секторам, это означает, что здешние могилы появились примерно в одно и то же время.
Я окинул взглядом соседей Эммы, но разница в годах оказалась слишком значительной, чтобы дать мне хоть какую-то зацепку. Последовало молчание. Я боялся, что Грациано спросит о причине моей заинтересованности, но он думал совсем о другом.
– Вас не затруднит провезти меня по кладбищу?
– Куда пожелаете, – ответил я, отвлекаясь от своих мыслей.
Он хотел побывать повсюду: у маленькой клумбы, которую он усадил желтыми розами, любимыми цветами жены, у бетонного распятия, вынутого из земли и прислоненного к кладбищенской ограде, перед которым он перекрестился, у могилы своей матери.
– Жаль, что не подумал захватить хотя бы цветок с огорода.