я тебя больше не интересую. Но ты все еще был единственным человеком, к которому, как я думала, я могла обратиться. Это был наш ребенок, — горько сказала она. — И несмотря на то, что ты сказал по телефону в тот день, я знала, что ты мне поможешь.

Он молчал.

— Ты помнишь тот звонок?

Она обернулась и посмотрела на него. Он кивнул.

— Я был зол.

— Да, ты был зол. Мой мир рушился, и я обратилась к тебе, нуждаясь в тебе, нуждаясь в помощи… — Она прервалась на полуслове. — Я хотела сказать тебе, Грасиано. Я никогда не собиралась растить ребенка в одиночку.

— Так почему же ты не сказала?

— О! Как? Как я могла? Я была влюблена в тебя, убита горем из-за того, что произошло, а ты сказал мне, что все это ничего для тебя не значит. Ты сказал мне перестать тебе звонить, что больше никогда не хочешь слышать обо мне. Ты был ужасен.

— Да, — сказал он после паузы. — Но ты была беременна. Что бы я ни говорил, ты должна была найти способ сказать мне это.

— Да, конечно, но я была напуганным, отвергнутым шестнадцатилетним подростком. Очень легко сказать сейчас, как я должна была себя вести, но тогда я была полностью уничтожена после разговора с тобой.

Его маска на мгновение соскользнула, и она увидела на его лице страдание.

— Так что ты сделала дальше?

— Что я могла сделать? Я рассказала отцу. Он обзывал меня всеми ругательствами на свете, а потом дал пощечину. Через час он высадил меня в аэропорту. С тех пор мы не виделись. Я поехала жить к бабушке. Она старалась помочь, — нахмурившись, сказала Алисия. — Она не любила меня, не была ко мне добра, но она позволила мне вернуться в школу и помогала с Энни, когда та была младенцем. Когда Энни делала свои первые шаги, я пыталась связаться с тобой еще раз. Меня переполняло желание рассказать тебе об этом. Ты хоть представляешь, как трудно было с тобой связаться?

Он на мгновение закрыл глаза.

— Я пыталась, — мягко произнесла Алисия. — Но я быстро сдалась. Я сама была еще ребенком.

— Да, — сказал он. — И что потом?

Она подняла пальцы и провела ими по волосам.

— С тобой стало еще труднее связаться, — откровенно сказала она. — Твой успех сделал тебя недосягаемым. Я пробовала еще два раза. В ее четвертый день рождения, а потом в пятый. Она так быстро росла! Твои помощники отказались меня соединить.

Что-то шевельнулось на лице Грасиано, какая-то эмоция, которую она не могла понять. Верил ли он ей?

— Это правда, — ровным голосом проговорила Алисия. — Но не забывай, Грасиано, ты давно отвернулся от меня. Ты ни разу не поинтересовался мной после того утра. Если отложить на мгновение вопрос о беременности, ты знал, что мой отец был в ярости. Ты не задавался вопросом, что этот гнев мог перейти на меня? Тебя не интересовало, как он обращался со мной?

Она заметила, что его задели ее слова.

— Я думал, что, если я исчезну из поля зрения, твоя жизнь вернется в нормальное русло.

— Ты был не прав.

— Он злился только на меня. Я исчез, чтобы он успокоился. Я был плохим парнем, который воспользовался его драгоценной дочерью…

— Пока я не сказала ему правду, — сказала она.

— Я понятия не имел, что ты это сделаешь. Я не знаю, зачем ты это сделала. Чего ты хотела добиться?

— Я не хотела жить в мире, где кто-нибудь, особенно мой отец, думал бы о тебе так. Я любила тебя, Грасиано. Я не могла предать тебя вот так. Все эти годы ты думал обо мне самое худшее, но ты ошибался.

— Осторожно! Мы здесь обсуждаем девятилетнего ребенка, о котором я ничего не знал. Я не думаю, что ты можешь претендовать на моральное превосходство.

— Ты меня вообще слушаешь? — спросила она в ярости. — Я пытаюсь рассказать тебе, что произошло.

Я говорю, что пыталась сообщить тебе. Ты сам сделал это невозможным.

— Надо было дать объявление в газету, — пробормотал он. — Я заслуживал знать о ней.

— Да, — согласилась она. — И она заслужила знать о тебе. Но что, если бы ты причинил ей боль? Что, если бы ты отверг ее, как отверг меня? Как мой отец отверг меня? Все, что я делала, — я пыталась защитить Энни. Позволь мне показать тебе кое-что!

Она прошла мимо Грасиано в узкий коридор, затем вверх по лестнице и в свою комнату. Она знала, что он шел за ней, чувствовала его присутствие.

Она вытащила из-под кровати пластиковый ящик, затем открыла крышку. Внутри было две папки. Она швырнула ему одну. Она была так зла на него, что не хотела смотреть в его сторону.

Он взял папку и вдруг замер. Его глаза пожирали первую страницу, вставленную в пластиковый листок. Это была газетная статья о нем, напечатанная девять с половиной лет назад — небольшая вырезка о награде, которую он получил как риелтор.

Выражение его лица изменилось, когда он перешел к следующей странице. Еще одна статья, еще одна награда, еще одна похвала. Он листал страницы, пока не дошел до конца папки, самой последней статьи, напечатанной всего три месяца назад, о приобретении сети супермаркетов в Великобритании.

— Что это такое? — спросил он наконец хриплым голосом.

— Это для Энни. — Она обхватила себя руками. — Я пыталась рассказать тебе о ней, но, когда не смогла, я начала собирать про тебя статьи. Я хотела, чтобы вы двое однажды узнали друг о друге. Или чтобы она знала, что я пыталась сообщить тебе о ней.

Слезы застилали ее глаза.

— Но потом я поняла, как далеко ты продвинулся, что твоя жизнь была в совершенно иной сфере, чем моя. Я сказала себе, что рада за тебя. Я воспитывала Энни одна, но, по крайней мере, у тебя было то, чего ты всегда хотел.

Грасиано смотрел на папку, его лицо было пепельно-серым.

— А что в другой папке?

Теперь ее пальцы действительно дрожали, когда она присела и подняла вторую папку. Но она держала ее близко к груди, не решаясь передать ее Грасиано.

— Это про Энни, — прошептала она. — Я не была уверена, что ты когда-нибудь захочешь общаться с ней, но я сохранила все на всякий случай.

— Покажи мне!

Он открыл папку на первой странице — справка о рождении, больничный браслет и прядь волос, приклеенная к картонному листу. На следующей странице были отпечатки руки и ноги.

— Она была крошечной.

— Она родилась на месяц раньше срока, — сказала