— Я полагал, что так и будет, — это наш разговор с тобой, а не с нашей дочерью.

«Наша дочь». Она вздрогнула, ее сердце сжалось от этого простого заявления. Алисия шире открыла дверь, приглашая его войти. Он держал в руке папку Энни.

— Сюда? — подсказал он, кивнув в сторону гостиной.

Ей понадобилось мгновение, чтобы заставить свои ноги сдвинуться с места.

— Верно, да. Туда.

Они прошли в гостиную, и взгляд Алисии остановился на ее бокале с вином.

— Хочешь выпить?

— Спасибо. — Он опустил голову.

Она ускользнула от него на кухню, стараясь обойти Грасиано стороной. Но как она жаждала его прикосновений!

Она налила ему вина, затем протянула его через кухонный островок, наблюдая, как его рука с длинными пальцами обхватила бокал.

— Ты хотел поговорить?

Его глаза впились в нее.

— Я думаю, что мы должны, не так ли?

Она медленно кивнула, сделала глоток вина, прежде чем сесть на край дивана, готовая вскочить, если понадобится.

Грасиано положил папку на журнальный столик.

— Я не собираюсь отнимать у тебя Энни.

Ее глаза расширились, и в выражении облегчения, которое сразу же отразилось на ее лице, появилось некоторое удовлетворение.

— Это непросительно. Мне очень, очень жаль, что я сказал это.

Она потрясенно покачала головой.

— Я не понимаю. Что это значит?

— Я понял, какой матерью ты была. Я видел это. — Он указал на папку. — Ты так много ей дала.

Глаза Алисии наполнились слезами. Он так много понял за последние двадцать четыре часа и теперь задавался вопросом, как он позволил времени и успеху так изменить себя.

— Ты хочешь сказать… — Она внимательно посмотрела на него, затем моргнула, сжав губы. — Ты уезжаешь?

Он нахмурил брови, не понимая, о чем она говорит.

— Ты все-таки не хочешь быть в ее жизни?

Он тяжело вздохнул, затем присел перед ней, чтобы их глаза были на одном уровне.

— Я совершенно не это имею в виду.

Ее взгляд блуждал по его лицу, пытаясь понять.

— А что же?

— Я должен тебе кое-что объяснить, — сказал он. — Знаешь, я говорил тебе, что уйти от тебя в тот первый раз было все равно что выдернуть ковер из-под ног? Без тебя ничего не имело смысла. Каким-то образом, без моего ведома, ты стала частью меня тем летом. Даже когда я уехал из Севильи, ты осталась во мне. Я ненавидел это. Я боролся с этим. Каждый день я отталкивал тебя от себя. Я выбросил тебя из головы — из своих снов. Я должен был быть сильным, потому что, если бы я был слаб, я бы вернулся к тебе. Я бы сделал все, чтобы быть с тобой, даже рискнул бы попасть в тюрьму.

— Я бы никогда не допустила этого.

— Слова твоего отца были испытанием моей чести, и я его провалил. Я бежал, когда должен был остаться и драться. Я убежал и таким образом подвел тебя. Я подвел твою веру в меня, твою любовь ко мне. Прости меня.

Теперь она не пыталась скрыть слез.

— Это было так давно.

— Да, но мне кажется, что эта неудача преследует нас обоих по сей день.

Она не могла смотреть на него.

— Скажи мне кое-что, Алисия.

Черты ее лица напряглись.

— Ты встречалась с кем-нибудь после меня?

Глаза Алисии расширились, и он увидел в них борьбу. Через мгновение она медленно покачала головой.

— Нет. Но ты встречался.

— Да.

Она вздрогнула, и теперь он не мог получить абсолютно никакого удовольствия от ее ответа. Чувство вины охватило его.

— Физически да. Но я никогда не становился эмоционально близким с другой женщиной. Только с тобой.

На ее лице было видно разочарование, а потом она встала, чуть не сбив его с ног, но он удержал равновесие и тоже встал.

— Я тоже. Я не встречалась ни с кем после тебя, Грасиано. Но я не хочу тешить твое эго. Дело было не в тебе. Ты разбил мне сердце. Я больше не могла никому доверять. Я не могла позволить себе поверить… в счастливый конец, розы, романтику и обещания. — Она сердито покачала головой. — Каждый день с Энни был и привилегией, и мучением. Я так сильно любила ее с того момента, как узнала, что беременна, но она также постоянно напоминала о тебе.

— Я и о тебе не забыл, Алисия, — сказал он. — Ты единственная женщина, которую я когда-либо любил, единственная женщина. Если я разбил твое сердце, ты украла мое, и, когда я ушел от тебя, я не смог взять его с собой.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Тогда не обращайся со мной так.

— Как?

— Я понимаю, что ты не торопишься говорить о том, что тебя действительно интересует. Твои адвокаты сказали тебе, что ты никогда не получишь единоличную опеку? Правильно? Итак, теперь ты пытаешься задобрить меня, чтобы чаще видеть Энни? Тебе не нужно этого делать. Если ты хочешь ее увидеть, пожалуйста, мы найдем способ, который устроит нас всех. Это все, что меня волнует.

— На самом деле мои адвокаты посоветовали мне, — начал он и увидел, как напряглось ее лицо. Поэтому он и быстро отредактировал то, что собирался сказать, — что все не обязательно пойдет так, как ты себе представляешь.

Ее глаза закрылись, и он почувствовал, что она боится.

Он ненавидел себя в тот момент.

Он заставил ее бояться.

Он искал лучший способ объяснить то, что хотел сказать, и в конце концов остановился на самом простом.

— Я тебя люблю.

Она скривила лицо.

— Десять лет назад ты вошла в мою жизнь и остаешься там до сих пор. Я хочу, чтобы Энни была в моей жизни, и я хочу, чтобы ты была в моей жизни. Вот что я пришел сказать.

Он ждал, его нервы были натянуты. Она печально покачала головой.

— Нет.

Он нахмурился.

— До того, как ты узнал об Энни, ты был готов предоставить мне лишь очень ограниченное пространство в своей жизни.

Он громко выругался.

— То, что я сказал, не соответствует тому, что я чувствовал. Тогда я был слишком глуп, чтобы понять это.

На мгновение он подумал, что, возможно, достучался до нее, но через некоторое время она грустно усмехнулась:

— Ты хоть представляешь, каково это — быть матерью-одиночкой?

Он медленно покачал головой.

— Тяжело, — хмыкнула она. — Каждый день. И я знаю, что не должна жаловаться, потому что ты так много упустил из жизни дочери, но ты должен понять: я боролась за то, чтобы дать ей все это.

— Скажи мне вот что, — тихо произнес он, сделав глоток вина