Я тебе написал в обычных повседневных выражениях, а ты мне отвечаешь, проанатомировав их и тщательно проанализировав (что, вероятно, является следствием профессиональной деформации), длинным вымученным письмом, местами очень даже дерзким…

То, что я намеревался сказать тебе позже, сводилось к следующему: как вы будете жить потом, когда пойдут дети? Я хотел не то чтобы предостеречь тебя – знаю, ты об этом думал, – скорее, порекомендовать тебе взвесить свое решение, поскольку… проблемы, которые возникнут у вас в связи с воспитанием детей, в этом пункте станут, по-моему, неразрешимыми, если только вы не подготовились заранее к такому будущему.

Добавлю наконец, мой дорогой Жаки, что не хочу, чтобы ты анатомировал каждый из употребленных терминов, что ты сделал с моим предыдущим письмом, и даже не хочу получить их утонченный анализ, как в твоем ответе, даже если он будет без чрезмерного гонора.

Тем не менее дядя понимает, что его письмо, «пришедшее после многих других», застало племянника «в положении гладиатора, на которого бросаются со всех сторон и который, будучи вынужден махать мечом во все стороны, чтобы отразить удары, продолжал рассекать воздух… даже тогда, когда противников вокруг больше не осталось»[184].

Похоже, что только двоюродные сестры обрадовались помолвке. Жозетт советует ему «не колебаться ни мгновение, даже если в семье все это принимается со скрипом». Мишлин тоже очень рада узнать о «существовании будущей кузины, красавицы Маргерит из Парижа, блондинки с красивыми голубыми глазами». Она надеется, что ссора с Рене скоро закончится, но, как бы то ни было, Жаки должен поступать по своему усмотрению[185].

Тем временем 14 ноября Жаки и Маргерит садятся в Гавре на корабль с подходящим названием «Свобода» (Liberté). После замечательного путешествия по Атлантике «неимоверное восхищение Нью-Йорком» – вот что они испытывают. Их обоих захватывает и соблазняет «тайна этого города без тайны, без истории, города, который весь снаружи»[186]. К сожалению, у них слишком мало денег, чтобы поездить по стране и познакомиться с другими городами. Поэтому они без промедления отправляются в Кембридж, что в пригороде Бостона.

«Я работала гувернанткой, – рассказывает Маргерит. – Господин Родвин был преподавателем в Массачусетском технологическом институте, а его жена была француженкой и хотела, чтобы троих их детей подтянули во французском языке. У меня была комната в их доме на Арлингтон-стрит, возле Массачусетс-авеню. Квартал был приятным, совсем рядом с университетом, а работа – не слишком тяжелой. Жаки жил в кампусе „Graduate Center“, в современном здании, но дорогом и совершенно закрытом для девушек. Даже если иногда нам удавалось провести охрану, жизнь это усложняло. По сравнению с годами в Высшей нормальной школе у Жаки было очень мало денег. Его стипендии не хватало, он давал уроки детям некоторых преподавателей, три раза в неделю по утрам. В этот год мы почти ни с кем не познакомились, если не считать Маргарет Диннер, которую все звали Марго, студентку из Рэдклиффа, женского аналога Гарварда, где в те времена учились только мужчины»[187].

Маргерит и Жаки стараются как можно чаще бывать в удивительной библиотеке Уайденера в кампусе Гарварда. Это, по словам Деррида, «самое огромное кладбище книг в мире», «в десять раз богаче» Национальной библиотеки. Тем более привлекательное потому, что ему позволили рыться в архивах[188]. Он продолжает работать над Гуссерлем, параллельно занимаясь более систематическим чтением произведений Джойса; всю жизнь он будет считать Джойса и «Поминки по Финнегану» грандиозной попыткой собрать в одном произведении «потенциальную память всего человечества»[189]. В этот период письменный английский у Деррида уже отличный, но ему еще сложно разговаривать на нем. Маргерит говорит лучше и, главное, охотнее: еще с детства у нее есть привычка говорить на чужом языке как на своем.

Свою стажировку в Гарварде Жаки использует еще и для того, чтобы научиться печатать на пишущей машинке. Вскоре после прибытия он купил себе «Оливетти 32». «Я печатаю очень быстро и очень плохо, с кучей ошибок», – признается он позже.

Привыкнув к международной раскладке, он многие годы будет покупать себе пишущие машинки в США.

«Мы проводим все время за прогулками, чтением и немного работаем», – рассказывает он Люсьену Бьянко[190]. В своих письмах Мишелю Монори он, как всегда, более точен и более меланхоличен:

Это жизнь без событий, без дат и почти без собственно человеческого общества. Мы живем одни. Внешний ритм – как у самого провинциального города с университетом. Мы ездим «в город», то есть в Бостон, до которого 10 минут на метро, всего лишь один или два раза в месяц. Если не считать этих поездок, мы работаем или пытаемся работать. Маргерит переводит очень плохой советский роман[191], я печатаю его на машинке. Я читаю, пытаюсь работать, к чему-нибудь прицепиться. Но получается у меня лишь противоположное, и я только спрашиваю себя, как возможен свободный труд[192].

На Рождество они возвращаются в Нью-Йорк. Несмотря на холод, они, как зачарованные, целыми днями бродят по городу. Жаки уже любит этот город, «у которого есть „душа“, поскольку он чудовищно красив, весь снаружи, „современен“ до неприятности, и здесь чувствуешь себя одиноко, как ни в одном другом месте мира»[193]. В их номере в отеле «Мартиник» Деррида пытается писать «для себя», чего он не делал уже давно, в тетрадях, которые он, к сожалению, несколько лет спустя, судя по всему, потерял.

Вместе с Марго Диннер и одной из ее подруг, немецкой студенткой, они отправляются в Кейп-Код, находящийся в то время под строгой охраной. В другой раз они берут в аренду машину и добираются до самого мыса Хаттерас в Северной Каролине, дикого места, чья красота пленяет их. Именно в этом путешествии в глубины Америки они сталкиваются с дикостями расовой сегрегации. В конце 1950-х годов все еще полно вывесок «только для белых». Много позже Деррида расскажет своей подруге Пегги Камюф об одном приключении, которое могло закончиться плохо. Они остановились, чтобы подобрать чернокожего автостопщика. Мужчина, очень удивившийся тому, что его подобрала белая пара, проявлял заметную нервозность, которую Жаки и Маргерит никак не могли понять. Возможно, он думал о проблемах, с которыми они бы неминуемо столкнулись, если бы их остановил полицейский наряд: подобные контакты между расами в те времена были под полным запретом. К счастью, путешествие закончилось без осложнений[194].

Когда Деррида приехал в