Глава 5

Год в Америке. 1956–1957

Между Гарвардским университетом и Высшей нормальной школой каждый год проходит академический обмен. Жан Прижан, заместитель директора ВНШ, проникся к Жаки симпатией, особенно потому, что тот научил его ездить на своей антикварной машине, купленной вскладчину с Бьянко. Он-то и выдвигает кандидатуру Деррида на получение стипендии «особого слушателя» (special auditor) в Гарварде под предлогом ознакомления с микропленками неизданных работ Гуссерля. На самом деле эти документы прибудут туда лишь впоследствии.

Вопреки всему Жаки сначала отнесся к этой поездке в Америку без особого воодушевления: с одной стороны, его пугает мысль о том, что придется покинуть Париж и расстаться с друзьями, с другой – это лучший способ получить дополнительную отсрочку от армии и уклониться от должности в каком-нибудь среднем учебном заведении, которой он боится не меньше. Больше всего тревожит Жаки положение Маргерит. Чтобы она могла поехать с ним в США, нужна рабочая виза. Так или иначе, стипендии Augustus Clifford Tower Fellowship, которую получит Деррида и которая составляет 2200 долларов в год, на двоих явно не хватало.

Пока же Жаки расстроен тем, что разлучился с Маргерит на небольшие каникулы, которые у него образовались. Он приезжает в Эль-Биар лишь в середине августа. Люсьен Бьянко задается вопросом о том, какую именно ситуацию его друг обнаружит в Алжире и долго ли они еще смогут «не делать ничего, чтобы остановить эту нелепую войну»[178]. На этот раз дома ему во всех отношениях плохо. Из-за политики, а также потому, что его скорый отъезд в США тревожит родителей. Он пишет Мишелю Монори:

Целыми днями я готовлюсь к этой поездке, пишу формальные письма, заполняю бланки и т. д. и т. п. К тому же я волнуюсь из-за того, что не знаю, может ли Маргерит… поехать одновременно со мной. С тех пор как мы… вместе, что стало для меня самым новым событием в жизни, меня не покидает чувство, что я пойман миром, бьюсь изо всех сил, до крови, со всем тем, что от этого мира, со всеми расставленными в мире капканами. Главным образцом тут является «семья». И вот я все время с грустью и раздражением говорю об этой неимоверной радости…

Предполагаю, что ты по-прежнему в Динане. Надеюсь, что никогда не приедешь в Алжир. Меня удручает вид молодых солдат в столице. Подавленные или героические, пристающие к девушкам или избивающие арабов на улице, они в любом случае выглядят неуместно, абсурдно. Бедный мой Мишель, что только не заставят тебя делать?[179]

В письме Луи Альтюссеру Деррида удивительно точно описывает алжирскую ситуацию:

Мне осталось провести еще 10 дней в этой ужасно неподвижной стране. Ничего не происходит, совсем ничего, что могло бы навести на мысль о политическом движении или развитии ситуации. Всего лишь ежедневные теракты, смерть, с которой свыкаешься и говоришь о ней как о мерзком дождике. И во всем одна и та же политическая несознательность, то же ослепление. Эта побывка в Алжире меня ничему не научила, разве что дышать воздухом, который я не так уж хорошо знал. Похоже, именно так все выглядело и в больших индокитайских городах: лихорадочность, удвоенный динамизм, ускорившаяся оргия торговли, спекуляции на будущем, которое никого не обманывает, напускная веселость, пляжи, кафе, улицы, кишащие людьми. Между танками и бронеавтомобилями все больше американских машин; город похож на грандиозную строительную площадку, обещающую как нельзя более мирное и благополучное будущее[180].

Спустя месяц, 30 сентября 1956 года? в центре столицы Алжира, на битком забитых людьми террасах «Милк-бара» на площади Исли и в «Кафетерии» на улице Мишле взорвутся две бомбы замедленного действия, которые унесут множество жизней. Этот двойной теракт обозначит новый поворот в Алжирской войне. С него начинается дело Джамили Бухиред. Эта девушка, которую защищал Жак Верже, будет осуждена на смертную казнь, но потом помилована после процесса, расколовшего общественное мнение[181].

В конце августа один из чиновников Гарварда сообщает Деррида, что нашел для его невесты место гувернантки в Кембридже. Соответственно, Маргерит может получить рабочую визу и поехать вместе с Жаки. Чтобы оплатить билет, она вынуждена занять денег у подруги. В семействе Окутюрье, как и в семье Деррида, известие об их совместном отъезде приводит к изрядным треволнениям.

Мишель, брат Маргерит, как раз возвращается из годичной командировки в СССР и выясняет, как обстоят дела, только теперь, сильно расстроившись, чего он не скрывает: «Я был встревожен, узнав о расторжении помолвки с Лораном Версини. Я в определенной мере чувствовал себя ответственным. Кроме того, Жаки написал моим родителям длинное письмо, которое им очень не понравилось: вместо того чтобы попросить, как это полагается, руки Маргерит, он подробно изложил в нем свое весьма свободное понимание брачных отношений. У моего же отца, хотя он и был выпускником Высшей нормальной школы, были вполне традиционные взгляды. На отъезд дочери вместе с этим молодым человеком он смотрел с осуждением»[182].

В Эль-Биаре в семействе Деррида положение еще более сложное. Ежедневные письма Маргерит в конце концов привлекли внимание родителей. Но Жаки дожидается последней минуты, чтобы объяснить им, что речь идет о серьезных отношениях и что Маргерит отплывает с ним в США. Известие об этой почти заключенной помолвке с «нееврейкой», совершенно чужой для их мира, в следующие недели станет причиной для бурного негодования. Свой нос в это дело суют все подряд, начиная со старшего брата Рене, который даже не пытается скрыть своего враждебного отношения к наметившемуся браку.

Дядя по матери Жорж Сафар отправляет Жаки письмо, которое приводит его в крайнее раздражение. Хотя дядя уверяет, что не желает «ни одобрять, ни порицать» поступки племянника, он хочет поговорить с ним по его возвращении из США, чтобы донести до него то, что «его совесть, любовь и жизненный опыт принуждают его сказать»[183]. И конечно, главным в его обращении оказывается религиозный вопрос: в семействе Сафар, как и у Деррида, эндогамия является не столько даже правилом, сколько данностью: браки заключают в своей среде, часто даже в своем квартале, как сделали Рене и Жанин. Но уже в подростковом возрасте Жаки начинает отдаляться от еврейской общины и не выносит, что его хотят в ней запереть. Через несколько дней он отправляет своему дяде послание, которое, к сожалению, было, судя по всему, потеряно, но можно догадаться, что в нем он по пунктам разбирает письмо дяди, не упуская ни одного момента,