Однако эскорт Валленштейна возглавлял полковник Уолтер Батлер — славное имя, которое в дальнейшем будет запятнано известным партизаном пограничных территорий в американской вой не за независимость, — и этот интриган-ирландец, добровольно вызвавшийся защищать своего командира, тем временем послал своего капеллана к генералу Пикколомини, дабы ознакомить его с маршрутом бегства Валленштейна. Батлер, теперь уже не только шпион, но и Иуда, показал Гордону и Лесли письменные приказы Пикколомини, которые ухитрился доставить агент-капеллан; после чего все трое поклялись сделать все возможное, чтобы угодить итальянцу и императору. В это дополнение к придворному заговору против Валленштейна Батлер ввел еще семь храбрых воинов, «пятерых ирландцев и двоих испанцев». Сторонников человека, которого намеревались убить, пригласили на следующий вечер присоединиться к Гордону за ужином в цитадели. Там их заперли и у каждой двери поставили стражу, но они даже не подозревали о своем бедственном положении, пока не подали десерт и не отпустили лакеев. Затем по данному сигналу восемнадцать драгун выскочили из комнат, примыкающих к столовой, и перебили безоружных гостей.

Тут же состоялся совет, на котором Гордон, как говорят, просил проявить милосердие. Батлер отклонил его просьбу. Затем Батлер с капитаном Деверё и шестью ирландскими драгунами вторгся в покои Валленштейна. Сам Батлер ждал внизу. Астролог Сени только что был отпущен на ночь после того, как предупредил своего главного и пылкого сторонника, что планеты «предвещают надвигающуюся опасность». Деверё, словно посланец бога Марса, ворвался в спальню, и Валленштейн, разбуженный внезапной суматохой, вскочил и, отвернувшись от окна, столкнулся с ним лицом к лицу. Не оказывая никакого сопротивления, не произнеся ни мольбы, ни слова молитвы, великий чех раскрыл свои объятия для удара, и алебарда Деверё сразила его.

Фердинанд и его алчные приспешники, продолжая мародерствовать, временами останавливались, чтобы придумать и приукрасить свой рассказ о страшном «заговоре» Валленштейна против церкви и государства. Он вел переговоры с Густавом, он «не только нанимал протестантов в свою армию, но и позволил им свободно исповедовать свою религию и владеть имуществом». Его великодушное отношение к врагам и «еретикам», весь его несвоевременный дух веротерпимости было правдой; но все остальные обвинения оказались самой подлой фальсификацией — и все же в них верили даже немецкие историки, пока, всего лишь немногим более ста лет назад, доктор Форстер не получил доступ к архивам Вены. Когда Фридрих Великий спросил Иосифа II, как «на самом деле обстояло дело с этой историей о Валленштейне», австриец уклончиво ответил, что он «не может сомневаться в честности» своего предка. В течение двухсот лет дом Габсбургов, таким образом, твердо поддерживал веру как в имперский вымысел, так и esprit de corps — круговую поруку.

Поскольку Валленштейн даже не пытался прислушаться к предостережениям Сени, которого он нанял, с которым советовался и которому доверял как верному помощнику, нет нужды доказывать, что эффективный шпионаж или армейская секретная служба спасли бы его от тайных заговоров его врагов. Шпионская и контрразведывательная организация другого мастера военного ремесла XVII века, Оливера Кромвеля, оказалась чрезвычайно эффективна в предупреждении покушений — так же, как и секретные службы Ришелье и его преемника, кардинала Мазарини. Эти системы, как и система преемника кардиналов, Лувуа, талантливого военного министра Людовика XIV, изложены в других произведениях. Итак, описывая почти застывший прогресс военной секретной службы в борьбе с ее более предприимчивыми политическими и дипломатическими соперниками, мы, наконец, приходим к четырем ярким звездам на военном небосклоне, которые — каждый по-своему и в разной степени — внесли свой вклад в профессиональное использование шпионов во время войны.

Карьеры Мальборо и принца Евгения, Морица Саксонского и Фридриха Великого имеют мало общего, если не считать их победоносной репутации, мастерства в военных искусствах и понимания значения военной разведки как одного из этих искусств. Мальборо в своих самых блестящих кампаниях, описанных его потомком и нынешним биографом Уинстоном С. Черчиллем, по-видимому, имел безошибочно наметанный глаз снайпера в поиске подходящего шпиона или информатора для подкупа, в то время как его великий соратник, принц Евгений Савойский, внучатый племянник коварного Мазарини, платил пансион почтмейстеру Версаля, который регулярно вскрывал переписку французских военачальников и копировал ценные в военном отношении фрагменты. Другим шпионом, нанятым принцем Евгением, был тот самый аббат Ленгле-Дюфреснуа — печально известный двойной агент, — который, выйдя из тюрьмы, куда его завели узы лояльности, с новой энергией принялся за дело и разоблачил заговор Челламаре. Во времена малолетства короля Людовика XV заговор ставил своей целью свергнуть французского регента в интересах Испании. Челламаре был испанским послом, который, по указанию пресловутого кардинала Альберони, «сочинял непристойные истории о регенте для последнего, дабы тот мог пересказать их королю и королеве, не столько для того, чтобы стимулировать их брачные отношения, сколько для того, чтобы встревожить их фанатизм».

Мориц Саксонский, прославленный победитель при Фонтенуа, которого Людовик XV удостоил чести, возродив для него титул Тюренна — «Главный Маршал королевских лагерей и армий», — не только пользовался «шпионами и проводниками», но и писал о них, что мы находим в десятой главе его посмертно опубликованного классического военного труда «Размышления о военном искусстве»:

Вскоре после этого Фридрих Великий привнес свой собственный дух в науку о грязной игре, на все времена положив конец шпионажу как развлекательной или благородной авантюре. Способность Фридриха к войне никогда не проявлялась так ярко, как в его искусном систематическом использовании шпионов. Его даже называли отцом организованного военного шпионажа, а матерью созданной им организации являлась необходимость. Но прежде всего Фридрих стремился быть остроумным, как француз. Он высоко ценил Вольтера, переписывался с ним и даже льстил ему колкими поддразниваниями. Когда папа пытался уничтожить иезуитов — в чем мог бы преуспеть, если бы не стоял вопрос выживания католического сообщества в протестантских землях, — он написал Фридриху, призывая его изгнать иезуитов из Пруссии. На что король пустил в ход свой лучший образчик вольтеровского ехидства: «Поскольку я считаюсь еретиком, святой отец не может освободить меня ни от выполнения моего обещания, ни от того, чтобы вести себя как благородный человек и король».