Я, конечно, не имею дела с вопросами жизни и смерти, но я получаю большое удовлетворение, помогая людям лучше видеть. Это расширяет их мир. Еще я бываю доволен, когда обнаруживаю заболевание глаз и направляю пациента на обследование. Особенно приятно, когда кто-то возвращается со словами: «Я пошел к офтальмологу по вашей рекомендации, и он что-то нашел. Хочу поблагодарить вас за направление. Проблема прояснилась, и теперь все в порядке. Так что спасибо».

Когда я закончил учебу, область применения оптометрии была очень узкой. Мы сосредоточивались на проверке зрения, чтобы выписать правильный рецепт на очки и контактные линзы. Мы не занимались болезнями. Если мы видели или подозревали болезнь, то отсылали пациента к офтальмологу. Но со временем область применения оптометрии расширилась, и в 2000 году я прошел специальный курс по дилатации зрачка. Во время этой процедуры в глаз пациента капают лекарство, из-за которого мышцы, контролирующие раскрытие зрачка, расслабляются. Зрачки увеличиваются, и можно заглянуть внутрь глаза. Итак, я получил лицензию на использование этого диагностического метода. Но потом не стал этим заниматься. Без какой-то особой причины. Просто не стал.

Однако пятнадцать лет спустя мой хороший друг, семейный врач, посоветовал мне делать дилатацию, чтобы расширить свою практику и иметь больше возможностей помогать пациентам. После этого дружеского толчка я вернулся к учебникам, немного освежил знания и принялся ждать подходящего пациента, чтобы провести процедуру. Долго дожидаться не пришлось. Однажды пришел старик семидесяти девяти лет. Как и у многих пожилых людей, у него были очень маленькие зрачки. Я не заметил никакой болезни, осматривая его глаза, но подумал, что не помешало бы расширить зрачки. Таким образом, он стал первым пациентом, которому я провел дилатацию зрачка.

Я закапал ему капли в глаза, подождал полчаса, пока они подействуют, и – ух ты! Зрачки увеличились с трех до восьми миллиметров. Я пришел в восторг, хотя и немного нервничал, потому что теперь мог приступить к действительно полному обследованию. Заглянув в один глаз, я сразу понял, что благодаря расширенному зрачку вижу гораздо больше. Замечательно, что можно заглянуть внутрь глаза, ведь это единственная часть тела, через которую виден фрагмент центральной нервной системы – весь зрительный нерв. Зрелище, конечно, интересное, но я испытал настоящий шок.

Во время первоначального осмотра, когда зрачок не был расширен, все выглядело неплохо. Однако теперь, когда зрачки стали намного больше, я разглядел начинающуюся катаракту и небольшие отложения или повреждения на сетчатке. Это свидетельствовало о начале макулярной дегенерации. Я очень хорошо видел зрительный нерв и заметил, что он несколько увеличен в середине – признак глаукомы. Я направил пациента к офтальмологу, хотя при обычном осмотре, вероятно, не сделал бы этого. Я понял, что это необходимо, только проведя дилатацию и увидев гораздо больше, чем обычно.

Я чувствовал, что проделал хорошую работу. Я был взволнован, даже воодушевлен тем, что могу еще больше помогать пациентам. Вечером, вернувшись домой, я позвонил своему другу-врачу, чтобы поделиться восторгом. Первый опыт расширения зрачка меня потряс. Это было настоящее откровение. Это придало мне уверенности в себе и заставило вспомнить о красоте моей профессии. Это во многом изменило мою практику. Это буквально открыло мне глаза.

Теперь я знаю, что могу сделать для пациентов гораздо больше. Дилатация – важная часть профилактической медицины. Сегодня, когда я вижу пациента с высокой степенью миопии (очень близорукого), я понимаю, что он подвержен риску отслоения или разрывов сетчатки. Поэтому я знаю, что хорошо бы расширить зрачок, чтобы получить представление обо всей сетчатке. Если у пациента катаракта (пленка на хрусталике, мешающая видеть) или глаукома (заболевание, которое повреждает сетчатку), я определенно хочу сделать дилатацию.

Если человек рассказывает о мушках или вспышках перед глазами, я тоже хочу рассмотреть его сетчатку, так что я расширяю зрачок.

Я делаю дилатацию любому пациенту с макулярной дегенерацией или с проблемной сетчаткой в семейном анамнезе. Диабетики подвержены риску глазных осложнений, особенно кровоизлияний, – у таких людей я также проверяю сетчатку.

Многие заболевания глаз протекают бессимптомно. Я часто осматриваю пациентов из группы риска по глаукоме, но у них нет никаких жалоб – они прекрасно видят. С их точки зрения, все в порядке, поэтому очень важно как следует рассмотреть зрительный нерв, и дилатация зрачка – лучший способ сделать это. Тем более что никогда не знаешь наверняка.

Иногда я осматриваю очень молодого пациента, скажем двадцатилетнего, и думаю, что все будет проще простого – никаких проблем. Но потом я заглядываю в его глаза и вижу катаракту. Двадцатилетний парень с болезнью зрительного нерва. Ничего не стоит принимать как должное.

Сейчас я подумываю расширить навыки и обратиться к другим областям оптометрии. Я думаю о работе с детьми, у которых есть проблемы с мышцами глаз. Например, косоглазие. Немногие оптометристы занимаются визуальным переобучением, то есть помогают пациенту применять упражнения для глаз, чтобы укрепить глазодвигательные мышцы и устранить косоглазие. Есть метод окклюзии, когда заклеиваешь здоровый глаз пациента, чтобы второй начал работать и острота его зрения повысилась. Или можно закапать лекарство в здоровый глаз, чтобы расслабить его, – это еще один путь заставить второй глаз видеть лучше. Есть и прочие области оптометрии, которые меня интересуют.

Дилатация была поворотным моментом. Она помогла мне стать более квалифицированным оптометристом, способным лучше служить пациентам. И, может быть, на этом я не остановлюсь.

24

Один хирург, две жизни. Джейкоб Лангер

Примерно в одном случае из ста тысяч рождаются близнецы, связанные друг с другом. Сиамские близнецы. Чтобы их разделить, зачастую требуется провести настолько тонкую и сложную операцию, что в некоторых частях мира даже пробовать не пытаются.

Но в детской больнице Торонто пытаются. Джейкоб Лангер – один из работающих там хирургов-педиатров.

Автор фото Додж Бэна

Мой отец был выдающимся хирургом, и я рос в окружении врачей. В результате я решил, что интересуюсь медициной исключительно потому, что мой отец – врач. Вот почему, когда пришла пора определяться с университетом, я выбрал информатику. Но очень скоро осознал, что и впрямь хочу быть врачом. Итак, я бросил информатику и поступил в медицинскую школу.

На протяжении всей учебы я избегал хирургии – опять же потому, что думал, будто единственная причина стать хирургом заключается в том, что мой отец – хирург. В конце концов я почувствовал, что должен сделать выбор между педиатрией и хирургией, – пока однажды мне не пришло в голову, что детям