– Мне и самому хотелось бы знать. Мы нашли тебя на пороге в крови.

– Мы?

На полу среди подушек и пледов зашевелилась золотистая голова – Эрин тоже ночевала здесь. Она улыбнулась и помахала рукой, но приветствие ее осталось без ответа. Хоть рассудок и был неясен, нутром Джеймс на дух не переносил Эрин. Первое впечатление наложило негативный отпечаток, и этой неприязни он не сопротивлялся даже из уважения к Грею.

– На пороге…

Он с трудом вспоминал случившееся, лицо того, кто в него стрелял, причину, по которой схлопотал пулю. К странному замешательству, мозг куда красочнее воссоздавал иное – погружение в холодную воду, шум в ушах и перекрытые легкие, а после – легкость небытия. Отчего-то лихорадочный бред забился в память крепче, чем события того злополучного вечера.

– Я… А как я сюда дополз? – Джеймс не мог связать события воедино.

– У меня вопрос получше: когда ты обзаведешься, наконец, инстинктом самосохранения? – Грей не шутку вспылил. – Сколько можно нарываться на проблемы? Я чуть с ума не сошел!

– Это правда, – подтвердила Эрин.

Грей волновался за него даже после всех грубых слов и после того, как Джеймс старательно избегал его общества. Пренебрежение его заботой отозвалось в груди печальным эхом.

– Извини, – выдохнул Джеймс, произнеся то, что показалось ему наиболее уместным; но это не остудило ярости Грея.

– Возьму на себя смелость уведомить, что ты не бессмертный. Бесспорно, твоя голова до отказа набита плюшем, но тело – увы. То, что пуля ушла ниже по ребрам, – чистое везение…

Джеймс с отсутствующим выражением вперился в потолок. Он думал о сне и вдруг задался вопросом: может, стоило умереть? Чтобы не знать другую, новую Нину.

Или пора было признать, что он чересчур категоричен к ней.

– Сколько мне восстанавливаться, док?

– Неужели в тебе проснулось послушание? – фыркнул Грей. – Что бы я сейчас ни сказал, ты все равно встанешь на сломанную ногу по первой блажи.

Какое-то время он смотрел на Джеймса с подозрением, но в долгом безмолвии Грей сдался:

– Обычно ты быстро регенерируешь… – негромко произнес он.

– Нет, – Джеймс отрицательно дернул головой, не сводя с потолка глаз. – Времена уже не те.

– Тогда неделю. Может, больше. Смотря насколько хорошо будешь себя вести, а иначе, Митч, помяни мое слово, я лично сломаю тебе вторую ногу, чтобы покончить с этими выходками.

Через неделю он сможет ходить. И куда он отправится?

Не важно, сейчас не время думать об этом.

Глава 17. Дуэль с давно минувшим

Светский прием в «Эль Диабло» искрился золотом: в оборках воздушных штор, в бокалах с шампанским, в свете сверкающих канделябров. Пока иные думали, что Лоркан собрал банкет веселья ради, Кай точно знал: дьявол намеревался впечатлить приезжего владельца предметов искусства, чтоб подшофе вечер кончился полюбовной сделкой. Дорогие полотна лишний раз убеждали Лоркана в собственном величии. Одна только мысль об обладании чем-то поистине уникальным будила в его груди небывалый восторг, хоть Лоркан и не испытывал эстетического экстаза так, как обычные люди. В представление дьявола о прекрасном вплеталось что-то больное и изуродованное.

В наблюдениях Кай заскучал и принялся взглядом искать Нину. Среди дамских вульгарных нарядов ее черное платье с фатиновыми подъюбниками выгодно выделялось. Нина не была обделена вниманием: женщины оборачивались, чтобы обсудить между собой ее гордую осанку и отсутствие интереса в лице, мужчины находили загадку в этой неприступности. Кай выловил Нину из толпы и взял за локоть.

– Отойдем?

Не дождавшись согласия, он вывел ее из зала. Кай спиной чувствовал негодование Нины, но следовала она за ним так, будто нисколько не была возмущена его наглостью. Они спрятались в пустой комнате для персонала, Кай рассудил, что лишние глаза им ни к чему и задвинул изнутри щеколду.

– Что ты делаешь? – Нина наконец могла позволить себе выразить протест. – Нас же хватятся!

– Не хватятся, – он упрямо протянул ей руку.

– Ты невыносим! – ей пришлось перейти на гневный шепот, чтобы не привлекать внимания.

– Я вытащил тебя из подвала! – зашипел Кай в ответ.

Нина открыла рот, чтобы возразить, но вместо этого крепко сжала челюсти и метнула в Кая полный неприязни взгляд.

– Ты сгоришь в аду.

– Кто бы говорил, – Кай искривил губы в победной ухмылке.

Резким движением она схватила его ладонь. В последнюю неделю Кай обращался к Нине не так часто, как хотел бы, и видел в этом определенного рода благородство. Но совсем не замечал за собой зависимости от недостижимого счастья.

Он ощущал острую нужду в умопомрачении, находившем его каждый раз, когда по жилам разливалась любовь. В заботе и теплых руках женщины, которую мог назвать своей. С ней или без нее, Кай был свободен, независим от чужих слов и мнений, независим сам по себе.

Как мог он проиграть душу дьяволу, когда душа была так безмятежна и жива? Чего ради Кай стал безликой тенью? Наткнувшись на этот яркий контраст, демон уже не мог смириться с пустотой своего бытия.

В этот раз Кая захватила музыка. Будто отдельно взятое создание, она забралась под его кожу и задала сердцу ритм. Ночное небо над головой рассекал свет прожекторов; сияние сцены, шум толпы и красок смешались в импрессионистскую картину. Кай был пьян и едва улавливал движущиеся мазки. Исчезли ценности, исчезли смыслы, все его существо сосредоточилось на барабанных отбивках и перезвоне гитарных струн. Адреналин завел механизм жизнелюбия, казавшийся демону таким чудным, но таким желанным.

* * *

Нина поднесла к губам бокал с шампанским. Она была раздражена назойливостью Кая и хотела только одного – остудить свой гнев выпивкой. Но опьянение не принесло перемен. Оно значительно разнилось с тем, что Нина пережила в человеческом воспоминании Ривьеры. Голову не заполонили густые облака, забвенье не затмило рассудок, да и глаза не упускали зал из виду. Не будь Нина омрачена этим фактом, шампанское наделило бы ее беззаботной веселостью, жизнь Кая и вопросы о собственной оставили бы ее. А так…

Злясь на саму себя, Нина отправилась в уборную. Она рассчитывала, что отдых от развернувшейся перед ней помпезности поможет упорядочить мысли, однако, замерев возле зеркала, не сдержалась, чтобы не спросить снова: «Кто же ты?»

Незнакомка. Лишь оболочка связывала ее с прошлым. Нина знала Кая лучше, чем себя, и это вызывало недоумение. Пьянила ли ее при жизни музыка? А чувство влюбленности? О чем думала она, глядя в дорогие сердцу карие глаза, и была ли способна на прощение, когда избранник оставил ее, отделавшись трусливой запиской?