раздувались от бьющего в голову гнева.

– Все можно поделить. Наверняка и жизнь у вас была одна на двоих…

Это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Придя в бешенство, Данте набросился на брата и, схватив того за грудки, прижал к стене.

– Я всегда тебя ненавидел! – отрывисто процедил он Горану сквозь зубы, вкладывая отвращение в каждый изданный звук.

Удар последовал незамедлительно. Данте всадил кулак в голову Горана, а после не смог остановиться. Тяжело и ожесточенно он бил ошеломленного брата по лицу, не прощая ни минуты его существования. Отчаянье и пробудившаяся в сердце многолетняя боль вынуждали его излить ярость и выместить все, с чем Данте отныне мириться не мог.

Оставив побежденного Горана истекать кровью, он грубо стиснул запястье Нины и потащил ее за собой, будто лишенную собственной воли. Заведя в свою спальню, Данте пылко накинулся на девушку с поцелуями, присваивая себе неоспоримую власть над ней. Под его напором страсти и желания Нине потребовались усилия, чтобы упереться руками в грудь Данте и оттолкнуть. Однако это не погасило возбужденного пламени в глазах демона. Нина отвесила отрезвляющую пощечину, и Данте отпрянул.

– Снова попытаешься заморочить мне голову своими уловками? Давай! – он призывно закатал рукав рубашки и дернулся навстречу. – Что еще ты сможешь мне показать? Что еще я о себе не знаю?

Приглашенная к действию, Нина разожгла внутри себя все глубокое презрение, что питала к Данте, и крепко сжала его ладонь.

Ему было лет пятнадцать – нескладный к своему возрасту, худой от нищеты и недоедания, бледный, скорее, по природе, нежели от затворничества. Данте напоминал призрака, правда, бестелесностью не обладал. Он ощущал на себе каждый безжалостный по силе удар, наносимый сверстниками, – боль пронзала ребра, спину, ноги, солнечное сплетение. Данте лежал на земле, закрыв голову руками, пока врезающиеся со всех сторон ботинки яростно втаптывали его в грязь. Он спасался как мог, весь состоя из отчаянного желания убивать. Он был унижен и бессилен против своего унижения. Неспособность в одиночку противостоять натиску толпы, чудовищная несправедливость заставляли душу Данте досадно закипать слезами. Но проявления слабости он допустить никак не мог.

Страдания усугублялись тем, что он стал объектом возмездия совершенно незаслуженно.

Им нужен был Горан. Толпа требовала Горана, не Данте. Кто-то уличил парня с кипенно-белыми волосами в излишнем интересе к сумке одноклассника и заставил вора спасаться бегством. А когда в поле зрения возник кто-то похожий на Горана, разбираться в путанице никто не стал. Жажда наказать карманника ослепила рассудок. Данте терпел избиение, пока настоящий виновник трусливо прятался в кустах, не способный заступиться за брата и признаться в проступке. Данте мельком перехватил испуганный взгляд Горана, наблюдавший за актом расправы со стороны, и раздосадовано стиснул зубы.

Удары отдавались с удвоенной болью.

Данте отстранился от Нины, вжавшись спиной в стену. Он только что пережил то, от чего отрекся, казалось бы, навсегда. Нина встревоженно накрыла губы ладонями, ее руки дрожали. Она пропустила через себя весь ужас беспомощности, обид и одиночества Данте, тупой болью сковавшую сердце. Нина ощутила себя жестокой и недостойной прощения. Она лично приняла участие в издевательствах, когда подняла наружу это воспоминание.

– Что же ты со мной делаешь, – слабым шепотом произнес демон, запрокинув голову. Он беззвучно плакал и напрасно пытался скрыть слезы.

Нина и сама смотрела на него через влажную пелену взмокших глаз. В груди вопило сострадание. Хотелось утешить Данте, забрать себе все его терзания, но он не дал шанса.

– Убирайся.

Нина бежала в свою комнату, не оглядываясь, чтобы никто из прислуги не увидел на ее щеках противоестественную сырость.

Глава 19. Истина и ложь

Каждый раз, когда отдаленный квартал на севере загорался ярмарочными огнями, он начинал играть долгим праздником, и толпы людей, не знавших, чем занять себя в Порт-Рее, создавали живой заслон от ненужного внимания. Кай вел Нину вглубь ночных гуляний. Петлял, как сумасшедший, ныряя из одной толпы в другую, судорожно стараясь запутать следы, потеряться.

– Что мы здесь делаем? – Нина упорно протискивалась сквозь столпотворение.

– Скрываемся.

– От кого?

– Меня не покидает ощущение, что за нами могут следить.

Все обстоятельства и сопровождавшие их волнения Кай принимал за предвестие беды. Он никак не мог забыть угрозы Данте – белый демон всегда проявлял недоверие, и стоило полагать, что бдительность его по-прежнему не иссякла, особенно когда за спиной Лоркана сплетались нити интриг. Кай полагал, что предательские замыслы фамильяров не могли минуть дьявола, а потому озабоченность из-за возможности случайно засечь в толпе близнецов казалась более чем оправданной.

Кай приткнулся к стене паба, утягивая Нину за собой. В грохоте музыки и толпы он пытался прийти к окончательному осознанию грядущего исхода. Все, что дала ему Нина, привело к необратимой жажде жизни, терзавшей своей недосягаемостью, к умению проявлять симпатию и сердечность. К гибели Кая.

Жалел ли он об этом? Нисколько.

Кай навис над Ниной, требовательно заглядывая в глаза.

– Прежде чем мы войдем, я хочу…

– Серьезно? – рассердилась она, зная его желание наперед.

– Я не смогу завершить свою часть сделки. Какой резон бороться за жизнь, которой у меня никогда не будет, и лишать жизни того, кто свободен и имеет виды на полноценное будущее? Я предал дьявола, но не здравый смысл.

Нина выслушала его с лицом серьезным и осмысленным, проникаясь к словам зримым уважением. Пусть и безмолвно, она поддерживала выбор Кая, и тот не сомневался, что Нина была готова нести наказание вместе.

– Никто не знает, сколько нам осталось. Возможно, это будет последнее воспоминание. Позволь мне увидеть лучшее.

Они сцепились в рукопожатии, как единомышленники, готовые держаться рука об руку против последствий, и Нина провела его через все, что Кай при жизни мог вспоминать со счастливым сердцем.

В пять лет он научился кататься на велосипеде и с неудержимым восторгом и светлой радостью рассекал по парковым тропам под алым пламенем заката.

В десять он испытал небывалую гордость, когда выиграл спортивные соревнования по плаванью. Он научился верить в себя, в свои способности, в умение побеждать.

В пятнадцать ему подарили проигрыватель винила, и подарок совершенно ошеломил его, ведь скромный семейный бюджет не позволял лишние траты. Кай начинал свой день с музыки, с ней же и засыпал, пока под влиянием гитарных партий не захотел творить музыку сам. Бурный прилив вдохновения увлекал его, напрочь лишая сна.

В двадцать он впервые по-настоящему влюбился. Ее звали Вивьен – полная противоположность Кая. Она красавица с мягкими чертами