Она сама была подобна огню, что уже разжег в его сердце дикий пожар.

– Все, Соколов, кабздец тебе, Терехов три шкуры сдерет с тебя за это безобразие. Ты меня обязательно позови, как он приедет, хочу посмотреть на это шоу.

Лаура комментировала источая яд, отряхиваясь от порошка, а Соколов видел только Светочку, ее зеленые глаза – и понимал, что уже влюбился бесповоротно.

Глава 24

– Паша, пожалуйста, остановись, не могу больше…

– Даже не проси, Ягодка, не получится.

Соколов был сверху, на огромной кровати Терехова, по светлой простыне были рассыпаны Светочкины кудри, а сама она, запрокинув голову, задыхалась от удовольствия.

Член Павла входил как поршень, медленно, глубоко, причиняя легкую боль. Выходил почти полностью, а мужчина, опершись на руки, смотрел лишь на то, как его ствол и багровая раздутая головка были покрыты блестящим соком возбуждения этой невероятной девушки.

Им же были покрыты ее половые губы, а бедра широко разведены. Он отчетливо все это видел, глаза давно привыкли к темноте, Соколов скрипел зубами, пот стекал по вискам, уже начинало трясти, но он должен был довести Ягодку еще раз до оргазма.

– Господи… Паша… а-а-а-а… не могу больше… не могу… а-а-а-а…

Светочка начала кончать, сокращаясь мышцами влагалища, ее киска давала еще больше влаги, она плакала от удовольствия и наслаждения, которое получала.

– Сам не могу… вот же черт…

Павел чувствовал, как его член сжимают, как эта узкая и горячая промежность вот-вот готова сцедить из него всю сперму. Но он, как одержимый и ненасытный, не мог кончить просто так. Резко вышел, спустился, разводя бедра Ягодки как можно шире, впился в набухший клитор губами, а потом стал натирать его языком.

Калинкиной казалось, что она умерла и попала в самый райский рай, который может быть в принципе, где вся жизнь состоит из множественных оргазмов и сплошного откровенного, такого пошлого удовольствия, которое сейчас испытывала она.

За еще не утихнувшим оргазмом последовал очередной, а девушка рассыпалась на части, кусала губы, кричала, срывая голос, выгибаясь дугой на кровати.

Какой он там по счету за вчерашний вечер и ночь, она не помнила.

Светочка совсем уже ничего не понимала, да и отказывалась это делать. Эта секс-машина на имени Павел Соколов, накачанный городской красавчик, точно хотел затрахать ее до смерти.

Но это будет такая сладкая смерть.

– Нет, нет, смотри на меня… на меня смотри, Ягодка.

Соколов вновь поднялся, схватил Светочку за горло, вошел по самые яйца в горячее влагалище и начал трахать уже со всей силы. Пара секунд, сперма начала заполнять девушку – горячая, вязкая, – а Павел хрипел и кончал. Мышцы гудели, перед глазами яркие искры, полная эйфория и чистый кайф. Вот как надо было назвать Светлану Калинкину.

Павел уже не думал, почему его так тянет именно к ней – девушке, так сказать, не его типажа, хотя он и не знал толком, какой типаж именно его. Это все было на уровне химии и магии. Да, в ход сегодня вновь пошла вишневая наливка, но всего по две рюмки – за подгоревшую утку в апельсинах и чуть не сожженный дом начальника.

Но перед этим мужчина долго выслушивал сарказм Лауры, крики и оскорбления в свой адрес, среди которых самым безобидным было «рукожопый ирод проклятый, который чуть не спалил деревню» – от бабы Зои. К этому всему прибавился лай Грома и испуганный взгляд Светочки.

Именно в этот момент сердце пронзила стрела Амура, потому что Соколов чувствовал: она волновалась за него. А за Павлика Соколова, детдомовского пацана, у которого совсем недавно не было ничего, лишь амбиции и работоспособность, не волновался никто и никогда.

Прогнав Лауру и крикливую соседку, Павел подошел совсем близко к Светочке, задел пальцами распущенные рыжие кудри. Сердце как сумасшедшее оглушало грохотом и выламывало ребра, адреналин вновь подскочил. Но он поцеловал Светочку – сделал то, что хотел сделать именно сейчас.

За поцелуем ничего не последовало, пришлось ликвидировать последствия пожара, снимать остатки штор, долго проветривать дом и оценивать причиненный ущерб.

Терехов точно оторвет ему голову. Как там Лаура сказала? Кабздец ему? Нет, здесь должно быть другое слово, с другими буквами. Но с этим Павлик разберется потом, есть две недели, сделает ремонт, шеф, может, ничего и не заметит. Хотя это маловероятно.

После уборки, с которой Светлана помогла, расспрашивая о том, как это все произошло, они достали подгоревшую утку. Надо сказать, сгорела она не вся, лишь сверху и кожица, а вот кексы превратились в угольки. Накрыли на стол, Калинкина села напротив, смотря в голубые глаза мужчины, он был таким забавным, трогательным и милым, а еще смущался и боялся что-то сказать или сделать не так.

– Расскажи мне о себе, какая ты была маленькая? Наверное, самая красивая девочка во дворе.

Вопрос удивил, Света опустила тогда глаза, вспоминать детство на фоне сегодняшнего дня и встречи с бывшим, который предал ее, не хотелось. Да и вспоминать особо нечего, не было у нее детства, и не была она самой красивой девочкой.

– Нет, расскажи что-нибудь о себе. Например, почему так быстро сбежал от меня весной?

«Ну, ты молодец, мать, опять все испортила».

«Все правильно, мы должны знать причину такого поступка».

«Ой, да струхнул мужик, понял, что влюбился, и струхнул. Защитная реакция, это нормально».

«Нет, мы сейчас точно все испортим, а такой хороший вечер был, душевный».

Внутренние голоса спорили и перебивали друг друга, Света уже сама пожалела, что задала этот вопрос. Но лучше узнать правду сразу, чем через несколько месяцев.

Но Соколов удивил снова.

– А ты правда беременная?

Света поперхнулась, утка встала поперек горла.

– Баба Зоя, божий одуванчик с замашками Сталина, как только я приехал, голосила на весь двор, что я паразит, и все в этом духе. Что Светочку тошнит, что она гордая и сама вырастит ребеночка.

– Ребеночка? Так и сказала?

– Да. Так тебя тошнит? Ты беременна?

Соколов задержал дыхание, не понимая, что он хочет услышать. От Лиды эти слова были громом среди ясного неба, но сейчас он отчетливо представил, что у него – нет, у них – может быть со Светочкой ребенок. И это будет обязательно девочка, такая же рыжая и кудрявая, с веснушками на носу и зелеными хитрыми глазками, как у ее мамы.

Калинкина облизнула пересохшие губы, жутко захотелось пить. Что ей сейчас сказать? Нет, конечно, она не беременна, и это вряд ли возможно, потому что она уже была в