class="p1">– На заочку деньги нужны. Так, хватит. Не потянем мы сейчас твою учебу. Проблемы решать надо, а не по институтам бегать и жопой крутить.

Когда я поделилась с Катькой этим разговором, подруга ожидаемо разоралась. Не на меня, а на мою семью. Катька никогда не стеснялась говорить, что думает, надеясь заразить этим и меня, да только мне мозги промывали куда жестче, чтобы так просто взять и согласиться с ней.

– Ну, тупо это все, родная! – бушевала она, пока мы сидели на берегу пруда после школы. – Сама, блядь, посуди, что твоя мамка хочет. Рабыню она хочет. Которая за ней говны выгребать будет и молчать, если та в край охуеет.

– Там правда все сложно, Кать, – поморщилась я. – Отчим болеет, у мамы мигрень развилась, да и братья никуда не делись. У них школа, а все это стоит денег.

– А ты-то тут каким боком? – фыркнула Катька. – Ты им, блядь, обязана или как?

– Наверное, обязана, – кивнула я. – Меня ж растили, кормили…

– И пиздили, – закончила за меня она. – Что-то отчим у тебя нихуя на больного не похож. Жопа шире плеч, мамон и щеки отожрал.

– У него желудок больной. От таблеток так и расперло, – пожала я плечами. Катька поджала губы и, достав из сумки пачку сигарет, закурила.

– Они тебе на шею сели и ножки свесили, – тихо ответила она. – Чего твоя мамка на работу не пойдет? Мигрень. А до мигрени она чего на жопе сидела? Малые твои чего по дому не помогут? Учеба у них. Так и у тебя учеба была, родная. Ну, посмотри ты правде в глаза.

– Знаю я, – кисло улыбнулась я. – Да только это же моя семья, Кать. Ты не поймешь…

– Не пойму, – вздохнула Катька, присаживаясь ближе и опираясь на мое плечо. – Блядь, я за тебя больше, чем за себя переживаю. А ты заладила: «моя семья, бла-бла-бла». Не давай им хоть так ездить на себе, Насть. Я не вижу, думаешь? Весь дом видит, как они баулы жратвы домой таскают. А отчим твой пузыри алкашам за гаражи носит, пока ты въебываешь на мясокомбинате.

– Просто меня сломали, – очень тихо ответила я. Так, чтобы Катька не услышала и не прицепилась к этому.

– Что?

– Ничего. Домой пора. Мама просила на кухне помочь.

Катька прищурилась, поиграла желваками, потом вздохнула и обняла меня. А я старательно гнала от себя сказанные подругой слова. Потому что понимала, как она права.

Насчет школьных экзаменов я не волновалась. За десятый класс удалось выправить оценки так, что я училась на четверки и пятерки, поэтому в одиннадцатом учителя не сильно зверствовали и даже не орали, если я вдруг тупила на уроке после ночных смен на мясокомбинате.

Правда было грустно слышать, как одноклассники обсуждают, кто и куда пойдет, зная, что меня после школы ждёт мясокомбинат. И пусть там ко мне хорошо относились, я втянулась в работу и могла двенадцать часов простоять за пультом пельменного автомата, в душе я все же понимала, что это не мое. Я любила рисовать, пусть мама и называла мои рисунки «бездарной мазней». Любила играть на гитаре и даже Катька удивлялась, как я так быстро все схватываю. Я даже сочиняла собственные рассказы, пусть и не такие интересные, как в книгах, которые я любила читать. Катька постоянно говорила, что я очень талантлива, но мама, когда я заикалась на тему курсов или кружка, сразу же возвращала меня с небес на землю. На все мои просьбы следовал один и тот же ответ: «Нет». В качестве аргумента приводилась стоимость, сложности, работа, на которую нельзя забивать. Мама всегда безошибочно жалила в нужную точку, из-за чего я чувствовала себя виноватой.

Деньги, которые зарабатывала, я отдавала маме. Даже ту прибавку, что мне давали за работу на машине. Если мне что-то было нужно, то я подходила к маме, просила, а потом доказывала, что мне это правда нужно. Исключений не было.

Если я хотела новую кофточку или юбку, мама закатывала глаза, кивала в сторону шкафа, в котором, по её словам, было полно вещей. Только то, что из этих вещей я давно выросла, во внимание не принималось. То же касалось и карманных денег. Мне сразу сообщали о проблемах со здоровьем, о мигрени, которая мучает маму целыми днями, о братьях, которых надо поднимать. Матвею было десять, Андрей учился в первом классе, поэтому львиная доля моей зарплаты тратилась на них. На одежду, на канцелярию, на учебники, на подарки учителям и на подарки братьям.

Подарки… Я ни разу не получала подарков. Не от Катьки, которая могла мне подарить кассеты, свою старую юбку или пару книг из домашней библиотеки. Подарков от мамы и семьи.

Как только случался мой день рождения, сразу же появлялась нехватка денег, проникновенные разговоры или обычный подзатыльник, если я спрашивала, что мне подарят. Когда мне исполнилось шестнадцать, и я пришла со школы с улыбкой на лице, потому что мне одноклассники подарили набор конфет, я увидела, что Матвей с Андреем режутся в игровую приставку. Еще вчера приставки не было, а мама на мой вопрос закатила глаза.

– В магазине скидка была. Мотя всю душу вынул, как увидел её, – ответила мама, кивая на приставку и братьев, кричащих друг на друга. – Он так смотрел, так смотрел, доча. Ну а что мне делать было? Он такой вой поднял. Зато потом глазки засияли. Всю дорогу улыбался.

– А как же я? – тихо спросила я, присаживаясь на диван. – У меня же день рождения.

– Ой, не последний же раз, – махнула рукой мама. – С зарплаты тебе подарок купим, ладно? Съездим с отцом и купим. Ну ты погляди, как рады-то, а?

Вечером отчим сожрал конфеты, которые мне подарили. Он даже не вспомнил, что у меня день рождения. Выбросил пустую коробку из-под конфет в мусорку и сказал, что в ванной лежит грязное белье, которое надо постирать. Вместо праздничного стола, подарков и поздравлений я два часа застирывала его обоссанные трусы, а потом получила от мамы нагоняй. Потому что забыла прочитать братьям сказку на ночь.

Естественно, с зарплаты я не получила никакого подарка. Мама об этом забыла, а когда я напомнила, наорала и обозвала эгоисткой, которая думает о себе. Вместо подарка они забили холодильник едой, купили братьям игрушки и сходили на застолье к новым соседям. Лишь однажды мама удивила меня.

Восемнадцатого декабря девяносто девятого мне исполнилось семнадцать лет. Я, как и обычно, вернулась из школы, неся в руках коробку конфет. Я