Но мальчик вдруг запротестовал, указывая на надпись, которую он сделал под портретом неровным гимназическим почерком.

– Нет! Нет! Это Анникка!

Таня мгновенно переменилась в лице:

– Какая еще Анникка?

– Анникка, – упрямо повторил Саша, тыкая в надпись, как будто она всё объясняла.

В глазах Тани заблестели слезы. Она вырвала из альбома страницу с Сашиным рисунком, скомкала и швырнула в угол.

– Почему я никому не нравлюсь?

С этими словами девочка бросилась по лестнице наверх, в свою комнату. Саша обиженно поджал губы. Ада подняла и расправила смятый листок, прочла: «Анникка».

– Это твоя подружка?

– Мы играли в прятки в Захаровском лесу.

– Играли? Но больше не играете?

– Зачем Таня испортила альбом?

– Думаю, ей хотелось, чтобы ты нарисовал ее. Ей тоже нужен друг, понимаешь?

Саша надул щеки и важно кивнул:

– Как Маше, когда она втюрилась в Пекку.

– Ты помнишь, когда это случилось?

– Ага. Сразу, как папенька взял садовника. Пекка – наш садовник.

– Значит, Мария влюбилась в него с первого взгляда? А он ее не замечал?

– Ну да, он же финн.

– Разве финн не может влюбиться в русскую?

С точки зрения Ады, куда более серьезной помехой являлось то, что Мария была дочерью хозяина. Но мальчику уже надоели вопросы.

– Потанцуем еще? – не дожидаясь ответа, он выбежал в столовую.

Ада снова посмотрела на портрет Анникки. Что, если воображаемая подружка Саши существовала не только в его воображении? Додо прав, нужно поговорить с доктором Яковлевым.

Сложив листок пополам, Ада подошла к шкафу, спрятала рисунок в карман пальто и взяла шаль. Танцевать ей больше не хотелось.

Вскоре соседи – Нежинская, Принц и Бательты – разошлись по домам. Для Коноваловых, Щепанских и Саволайненов были приготовлены свободные комнаты на «Вилле Рено».

Встали поздно. После завтрака на расчищенной от снега площадке перед флигелем играли в горелки. Самым старшим игроком оказался сорокалетний Владимир Федорович – тут, конечно, не обошлось без «беса в ребро». Этот самый «бес», с пухлыми губками и ямочками на щеках, определил водящего с помощью считалки:

– Жили-были три китайца:

Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрон-Цидрони.

Жили-были три китайки:

Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони.

Поженились Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе,

Як-Цидрак-Цидрон-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони.

Нечего в Китай ходить – всё равно тебе водить!

Хохоча, Лиза легонько толкнула Додо в грудь. Остальные игроки выстроились парами позади него и, взявшись за руки, принялись распевать:

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Глянь на небо – птички летят,

Колокольчики звенят.

Гляди – не воронь, беги, как огонь!

Ада и Буби Бательт, составившие последнюю пару, бросились в разные стороны – к тому месту, где они должны были снова соединить руки. Додо чуть не запятнал Аду, однако она оказалась проворнее. При второй попытке водящему повезло больше: он погнался за Марусей, поймал и, поскользнувшись, вместе с нею повалился в сугроб. Маруся смеялась, тыкаясь носом в щеку Додо, и он тоже смеялся, а Ада, взглянув на Владимира Щепанского, увидела в его глазах отблески того же огня, что в этот миг полыхал внутри нее. Чертовски глупо. Тем не менее она почти жалела, что не поддалась, убегая от Додо.

Гости разъехались под вечер.

На следующий день Ада объявила, что отправится в Петроград вместе с мужчинами. Ее пытались отговорить, но она настояла на своем. Брискин хмурился. Ему стоило немалого труда промолчать, когда все остальные убеждали Аду, что ходить через границу опасно, а в городе еще страшнее – грабежи, самосуды, расстрелы.

Не может быть, думала Ада. Они преувеличивают угрозу. Она сама всего год назад шла через заснеженный Петроград к Финскому заливу. Да, закрытые лавки, разбитые стекла, люди с узелками, бредущие посередине Невского проспекта, – всё это было. Но никого не убивали за одну только принадлежность к классу, ненавистному большевикам. Ведь не звери же они…

В конце концов Владимир Федорович решил просить у Бательта сани и лошадь, чтобы «Аде Михайловне не идти пешком в такую даль».

– Мои самодельные розвальни привяжем сзади. Лишь бы Альберт Иванович не заартачился. Надо придумать, где на подъезде к Петрограду спрятать лошадь.

– Я спрошу у Радковича, – подал голос Додо. – Он знает контрабандиста на Крестовском острове. Думаю, за определенную плату тот согласится прятать сани и кормить нашу лошадь несколько дней. Ада Михайловна может жить в моей квартире на Пантелеймоновской. Обязуюсь отвечать за ее безопасность.

Ванда Федоровна вздохнула, подводя итог семейного совета:

– Головой отвечаете, Денис Осипович. И всё, что случится, будет на вашей совести.

В Петрограде

Сосед уступил свои сани и лошадь в обмен на обещание Владимира Федоровича привезти кое-какие вещи из квартиры Бательта на Петроградской стороне. Решено было отправиться в ночь на 16 января, чтобы вернуться накануне Крещения. На возвращении до праздника настояла Лиза. В отличие от семейства Шпергазе, она находила поездку в Петроград «ужасно романтической».

– Как же я тебе завидую, голубушка, – говорила она Аде. – Володя берет тебя с собой, а мне отказал, сколько я ни упрашивала. Мама не позволяет нам оставаться наедине. Мы с ним еще даже не целовались. А тебе нравится Додо, верно?

Ада быстро взглянула на Лизу и слегка нахмурилась. Они сидели в гостиной флигеля – одна читала, другая подшивала юбку на заказ.

– Я поняла это давеча, когда вы танцевали, – продолжала портниха, не замечая озабоченности на лице подруги. – Володя говорит, что Додо одинаково галантен со всеми дамами, но я-то уверена, что одну барышню он особенно выделяет.

– Ты ведь знаешь, Лиза, он женат. К чему этот разговор?

– Знаю, бедная моя. Знаю и то, что ты не станешь жить с ним во грехе. И всё же я тебе завидую, потому как вы сможете быть только вдвоем, говорить обо всем на свете, и даже – может статься – ты разрешишь ему один поцелуй…

– Лиза!

– А мне еще ждать до Пасхи. Только когда мы обвенчаемся…

– В вашем распоряжении будут годы, – оборвала ее Ада, и на этот раз Лиза почувствовала в ее словах горечь. – Целая вечность – для вас двоих. Право, стоит ли завидовать мне?

Портниха потупилась.

– Всё же, надеюсь, вы хорошо проведете время, – пробормотала она.

Ада думала лишь о том, как бы не заблудиться, избежать советских патрулей, не дать Додо и Владимиру Федоровичу геройствовать понапрасну. Ночью замерзшее море казалось бескрайней пустыней под беспросветно черным небосводом. Брискин сидел на козлах, Шпергазе шел впереди, проверяя прочность льда толстой палкой. Ада куталась в плед на сиденье для пассажиров и тщетно силилась рассмотреть хоть что-нибудь вокруг. Под утро они