ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА

Письмо В. Ульянова жене Н. Крупской.

Париж. 1 июня 1917 года

Дорогая Надюшка! Вечером прибыли в Париж. Вокруг подъем и революционный восторг.

Добирались с заминками, но без приключений. Наши немецкие товарищи шли за швейцарцев, но до Парижа за «демаркационные линии»[1] выходили только в уборную. Впрочем, и мы не стремились покидать вагоны. В идущих на станциях митингах можно было отстать от поезда и совсем потеряться. У нас, впрочем, у всех было много дел. После Циммервальда надо было о многом поговорить.

Только в Париже мне и Кларе[2] удалось выступить перед толпой. Встречали шумно и воодушевлённо. Но публики было мало. Подали нас на Лионский вокзал.

На такси довезли нас до Lutetia. Здесь и разместили. Сразу включились в работу. Французские товарищи почти все заняты делами Коммуны, да и делегаты в основном в её секциях и на митингах. Конгресс тянут Жанна с Шарлем[3]. Открытие уже завтра, а подготовка запущена. Впряглись с прибывшими товарищами «за троих». Выйти на улицу времени нет. Как и времени на нас у Садуля. Сегодня он примет Клару. Надеюсь переговорить перед Конгрессом.

Очень тебя не хватает, Наденька! Но доктор Салли прав. Лечись[4]. После пансиона вывезу тебя к себе. Здесь пока все не определено. Но главное – Революция! Ещё два месяца ни один какой угодно опытности и знания революционер, никакой знающий народную жизнь человек не мог точно предсказать, когда и какой случай взорвет Францию. В России этот наполеончик Мишка Романов задушил в крови «освобождения» и «служения» русскую революцию. Но я и не верил, что мы сможем сейчас победить там. Мировую Революция сделает пролетариат Европы. Из Парижа и Берлина подлинное освобождение придет в Россию на штыках европейского пролетариата. Я полон надежд. Думаю, будет и на личной нашей улице будет праздник!

Крепко обнимаю и целую. Прошу больше отдыхать, меньше работать.

19 мая 1917 г. Твой В. Ульянов

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ.

ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО».

20 мая (2 июня) 1917 года

– Честь в служении!

– На благо Отчизны, ваше императорское величество!

Я указал на стул, и Гурко, поблагодарив, присел за стол и сразу принялся сортировать бумаги из весьма обширной папки. Не тороплю главковерха, вопрос серьезный, и мне совсем не хочется упустить что-то важное только потому, что генерал поторопится и что-то напутает. Нет, величие и прочий апломб поддерживать необходимо, но меру знать следует даже императору.

Увидев, что приготовления завершены, даю отмашку на доклад.

– Слушаю вас, Василий Иосифович.

– Благодарю, государь. Русская императорская армия, судя по докладам и отчетам, находится в значительно лучшем состоянии, чем она была еще месяц назад. Но насколько эти выводы соответствуют действительности, я не могу сказать ни с какой долей уверенности. Да, количество дезертиров и количество случаев неповиновения приказам резко сократилось. Практически исчезли агитаторы во фронтовых частях, хотя в тыловых подразделениях отдельные случаи все еще имеют место. Серьезно улучшилось снабжение. Поступают орудия и пулеметы. Создаются резервы. Идет ротация частей и их реорганизация по новым штатам. Из более-менее устойчивого и опытного личного состава формируются полки передовой линии. Всякий неустойчивый элемент отправляется в батальоны Инженерно-строительного корпуса, где занят на работах по укреплению оборонительных рубежей и по прокладке дорог. На первый взгляд улучшения налицо. Но настроения в войсках вряд ли можно считать хорошими. Широко распространено мнение, что фактически война закончена, и лишь обещанные вашим величеством блага и награды фронтовикам за каждый месяц в окопах удерживают эту массу от полного падения дисциплины. Приказы выполняются, но с некоторым небрежением. И карательные дисциплинарные меры лишь ухудшат общую ситуацию. Тем более невозможно предсказать, как поведут себя войска при активизации боевых действий, и уж особенно в случае приказа о наступлении.

Откидываюсь на спинку кресла.

– Мне представляется, Василий Иосифович, что эта проблема характерна сейчас не только для русской армии.

Главковерх кивает.

– Так точно, ваше величество. Это общая проблема практически для всех воюющих армий в Европе. Но это создает условия для совершенно непрогнозируемого обрушения любого фронта. Солдаты просто откажутся воевать. Не факт, что даже в обороне они сохранят устойчивость. Бацилла пацифизма разложила все армии в Европе. И не только. Но главную опасность для нас несет ситуация во Франции. Можно ответственно утверждать, что Западного фронта в реальности больше нет. Британцы удержать германцев сами не смогут, тем более что у них у самих в Ирландии сейчас очень неспокойно, а значит, резервов не будет. Более того, англичанам приходится выводить с континента все новые и новые дивизии, в надежде погасить ирландский мятеж. Французская же армия воевать более не способна. Целыми батальонами снимаются с фронта и отправляются кто куда. Парламент, как и генерал Петен, пытается сформировать так называемые офицерские полки, в штате которых хорошо если есть две-три полнокровные роты. Такая же ситуация и в Орлеане. Полки Белой армии формируются с огромным трудом, и судя по информации от графа Игнатьева, Петен всерьез рассматривает вопрос принудительной мобилизации, благо сейчас, если так можно выразиться, бесхозных офицеров в Орлеане насчитывается несколько тысяч.

– Принудительная мобилизация? Это каким же образом они хотят сделать, чтобы при их ситуации мобилизованные не разбежались?

– Смею предположить, что для этих целей Петен и его генералы планируют задействовать прибывающие части Русского экспедиционного корпуса.

Задумчиво набиваю трубку табаком. Раскуриваю. Гурко терпеливо ждет моей реакции.

– Вам это известно из каких-то источников или это чистые умозаключения?

Генерал встает.