– Расклады у нас такие, – важно повторил Аниська. – Есть сеть частных аптек по области. Мы с ними работаем. Ну, крышуем, ты понял. Банан у нас за главного.

– Банан? – удивленно усмехнулся Марат.

Кто бы мог подумать, что этот тупоголовый ушлепок поднимется до того, что возглавит бригаду. Или, может, он все детство скрывал свой неимоверно развитый интеллект?

– Ну, я тебе прям сразу всю инфу сливать не могу. Сам понимаешь, сколько всякой дряни можно через аптеки протащить. Фармацевтический склад за станцией помнишь, тот самый? – Аниська осклабился, и Марат отметил, что зубы он так в порядок и не привел. – Тоже под нами теперь. Короче, я все это к чему?

Он доверительно посмотрел на Марата.

– Вливайся к нам, я с Бананом поговорю, он против не будет. Ты теперь, можно сказать, человек военный, будешь у нас… как это?.. служба безопасности, во! Волыну тебе достанем. Ты ж обращаться-то, наверно, умеешь теперь?

– Немного, – кивнул Марат, пряча в уголках рта усмешку.

– Ну вот! – радостно заключил Аниська. – Соглашайся!

– Спасибо. Я подумаю, – сдержанно отозвался Марат, отхлебывая пиво.

– Да че тут думать? – возмутился Аниська. – Какие у тебя варианты-то? На кирпичку вкалывать за полтора копья? Сам же видишь, что кругом творится.

– Я в Москву завтра уеду, – коротко объяснил Марат. – Потом поглядим.

– В Москву… – протянул Аниська и, прищурившись, окинул его взглядом. – Это к Марго, что ли? А я думал, у вас уже все… – Он покомкал рукой подбородок, отхлебнул еще пива и заявил: – Не поедет она с тобой. Не вернется сюда, и не рассчитывай! Я ее летом видел – к матери приезжала. Это уже ваще не наша девочка, москвичка, типа, вся. Прикид там, разговоры, все дела. Она ж теперь эта… как ее?.. творческая молодежь, киношники, вся фигня. Зря скатаешься только.

Марат дернул плечом, процедил сквозь зубы:

– Может, я там останусь.

– В Москве? – насмешливо выплюнул Аниська. – Тебя там ждали, как же! Это тут все знают, кто ты и откуда, я тебя в два счета на уважаемых людей выведу, а там кому ты на хрен нужен, хрен с горы? Тебе хоть переночевать есть где, если Марго… ну, короче, если не сложится у вас?

– Разберемся, – сухо ответил Марат.

Он отодвинул пустую кружку, поднялся из-за стола и шагнул к выходу.

– Стой! – окликнул его Аниська. – Че ты сразу, как этот. Я ж ниче такого… Ладно, держи. – Он нацарапал что-то на обрывке чека и сунул Марату. – Это кореш мой, обратишься к нему, если проблемы будут. Он свой парень, на кладбище работает.

Марат, не удержавшись, рассмеялся:

– Ну ты оптимист, Анисимов!

– Да я не к тому, типун тебе… – отмахнулся тот. – Кладбище – это ж золотое дно! Сам понимаешь, какие у людей проблемы бывают – прикопать там кого, чтоб не нашли… Короче, Дроныч на своем месте царь и бог, у него много серьезных пацанов в должниках ходит. Если че надо будет, он поможет, подскажет, к кому обратиться. Понял?

Марат повертел в руках бумажку и сунул в карман форменной военной куртки.

– Понял. Спасибо, Анись, я буду иметь в виду. А ты, я смотрю, действительно серьезным человеком заделался, уже и в Москве контакты имеешь.

– Да не, до Москвы мне далеко еще, как до Луны пешком, – осклабился Аниська. – Дроныч – он родственник мой, вообще-то. Брательник троюродный. А я родню уважаю, особенно полезную.

– Ладно, Анись, я понял. Спасибо тебе еще раз. Увидимся!

Он кивнул Светке, лениво перетиравшей кружки за стойкой, и вышел из «стекляшки».

Баба Дина провожала его, как обычно, ругаясь и всхлипывая одновременно.

– Что тебе не сидится? Что неймется? Только приехал! Хоть бы старуху пожалел… Так нет, где вам, только знаете шнырять туда-сюда. Что отец твой, чтоб его, проклятого, что сыновья его… Один вон уж добегался… – Она зашлась плачем.

– Бабуль, ну что ты теперь-то… – успокаивал ее Марат. – Я ж не в армию еду, не на войну. В Москву просто. Скоро вернусь. Все будет хорошо.

– Небось к своей собрался? – хищно уставилась на него бабка.

Марат почувствовал, как едва заметно потеплели скулы, ответил коротко:

– Да. Я заходил к ней, ее мать дала мне адрес общежития.

– Ну да, ну да, – покивала бабка. – И все вас носит, скаженных, чтоб вам пусто было. Ладно, езжай! Видно, судьба у меня такая – одной куковать, вас дожидаючись.

Марат обнял ее на пороге, закинул на спину рюкзак и пошел прочь от дома, по которому так тосковал долгие два года и пробыл в котором только три дня. На углу, прежде чем повернуть к вокзалу, он почему-то вдруг обернулся. Баба Дина стояла на ступеньках, совсем маленькая, как будто как и их старый дом, слегка ушедшая в землю. Голова повязана цветастым платком, надо лбом торчат два острых кончика. Из-под платка – круглое, все сморщенное, как печеное яблоко, лицо, и глаза – живые, острые, словно изюмины. У него отчего-то перехватило дыхание. Подняв руку, Марат коротко махнул старухе, и та мелко замахала ему в ответ.

Москва показалась Марату огромной, сырой, грохочущей и неприветливой. Казалось, там, на войне, он привык не обращать внимания на шум – треск выстрелов, грохот разрывов, кваканье лопастей вертолетов. Но там иногда, когда бой заканчивался, наступала пронзительная, прямо-таки кромешная горная тишина – такая, что в ушах звенело от пустоты и беззвучия. Здесь же грохот не умолкал никогда, не давая продохнуть, выводя его из себя. Рычали и взвизгивали гудками машины, трещали без умолку многочисленные прохожие, гудели поезда в метро, сладкими женскими голосами гремели рекламные объявления.

Он вдруг показался себе чужим, ненужным в этом огромном, никогда не спящем котле. Он, прошедший войну, умевший стрелять в людей и уходить от нацелившихся убить его, научившийся отключать эмоции и сохранять самообладание, что бы ни случилось, здесь вдруг растерялся. И сразу вспомнились слова долбаного Аниськи и подумалось, что и Рита теперь другая, и неизвестно еще, захочет ли она его видеть.

Ладно. Там видно будет.

Как разыскать человека в огромном мегаполисе? Марат знал только, что Рита учится во ВГИКе, на сценарном факультете. Как доехать до здания института, ему подсказали, а вот где находится общежитие, узнать не удалось. Ладно, значит, для начала он попробует отыскать Риту в институте.

Высокое бежевое здание с лепниной под крышей и торчащими в простенках вычурными фонарями подействовало на него угнетающе. Помпезное, величественное. Оно словно нависало над Маратом, и он, в своей старой, школьной еще куртке, ставшей за время службы узкой ему в плечах, показался себе каким-то приземистым, нескладным рядом с этими псевдоантичными колоннами. На крыльце группками стояли студенты, курили, разговаривали, обсуждали что-то, видимо очень возвышенное. Марат расслышал несколько ни о чем не говоривших ему имен: Годар, Антониони, Бергман. И невольно скривился – кривляки, выделываются друг перед другом!