– Меня научил папа. Когда мне исполнилось тринадцать, мы несколько раз уезжали из страны, вдвоем. Он тревожился, что может возникнуть ситуация после его ухода, когда мне придется покинуть город.

– Какая ситуация?

– Любая. Все может случиться.

– Если ты покинешь город, куда отправишься?

– Есть одно место. Но сейчас это не имеет значения.

Легковушки, пикапы, внедорожники шли плотным потоком. Плюс автофургоны и автобусы. По тротуарам в холодной ночи спешили закутанные люди.

– Получение водительского удостоверения не обходится без множества контактов с людьми в департаменте транспортных средств или где-то там еще.

– У меня нет водительского удостоверения.

Не могу сказать, что меня шокировало ее признание, но немного испугало.

– Закон запрещает водить машину без удостоверения.

– Это противозаконно, но не аморально.

– А если попадешь в аварию и причинишь кому-то вред?

– Аварии происходят независимо от того, есть удостоверение или нет. Все равно виновато не отсутствие удостоверения. К аварии приводит невнимательность, или резкий маневр, или выпивка.

– Ты не садишься за руль после выпивки, так?

– Не сажусь. А еще внимательно слежу за дорогой и обхожусь без резких маневров.

Я с минуту обдумывал ее слова и понял, что она гадает, как ей истолковать мое молчание.

– Ну? – не выдержала она.

– Что ж, тогда, наверное, все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – заверила она меня.

– Ладно. Пусть так. Видишь, что делает снег?

– Идет.

– Нет, я о том, как он летит над капотом, поднимается над крышей и не касается стекла.

– При движении мы создаем поток воздуха, который поднимает снег над нами и уносит его. – Она остановилась на красный свет, и тут же снег начал прилипать и таять на ветровом стекле. – Видишь?

Чистяк в больничном голубом появился из снега и ступил на мостовую, безразличный к плохой погоде. Остановился на перекрестке, поворачивая голову из стороны в сторону, как это они обычно делают, может, что-то выискивал, но, скорее, слушал.

Красный свет сменился зеленым, и Гвинет проехала сквозь чистяка. Я видел, как он промелькнул между сиденьями внедорожника, но не повернулся, чтобы посмотреть, как он появляется из багажного отделения.

Ей насчет него ничего не сказал. Да и мог ли сказать? Она терпела мой капюшон, маску, перчатки, мою неопытность и параноическую убежденность, что большинство людей, если не все, отреагируют на мою внешность отвращением и насилием. Расскажи я ей о чистяках и туманниках, она могла бы решить, что, на ее вкус, я слишком уж безумен, остановить «Ровер» у тротуара и предложить катиться на все четыре стороны.

Наши отношения хрупкостью напоминали первые огромные снежинки, которые планировали вокруг меня в парке. Мы сразу пошли на контакт, потому что ни с кем больше контактировать не могли. Я восхищался ее отчаянными попытками преодолевать свою фобию, и, возможно, Гвинет восхищали мои усилия по преодолению моей, как наверняка она полагала, иррациональной паранойи. Мы оба проходили по графе «изгои», она – по выбору, я – от рождения, но это не служило гарантией нашей дружбы. Она не желала иметь ничего общего с миром, мир не желал иметь ничего общего со мной, но при здравом осмыслении становилось понятно, что общего у нас гораздо меньше, чем казалось, и напряженность, ведущая к безвозвратному разрыву, могла возникнуть между нами очень даже быстро.

Я уже любил ее. И соглашался любить всю жизнь, не прикасаясь к ней, но не видел доказательств того, что она также любила меня, если вообще любила. С учетом ее социофобии, заподозрив глубину моих чувств, она бы отшатнулась, дала задний ход, отвергла бы меня. Возможно, она не могла любить меня, как я уже любил ее, а ведь со временем моя любовь к ней могла только усилиться. Я черпал надежду лишь в том, что она любила отца, тут двух мнений быть не могло, и я нуждался в этой надежде, потому что жил от утраты к утрате, и одна из них могла меня сломать.

Раньше я как-то даже не думал об этом, но теперь задал логичный вопрос:

– Куда мы едем?

– Повидаться кое с кем.

– С кем?

До этого момента готический камуфляж этой девушки казался экзотическим и завлекательным, но вызывал ощущение, что она опасна. Теперь же ее лицо закаменело, рот превратился в узкую жесткую полоску, зубы сжались, словно она во что-то их вонзила и хотела разорвать, алая бусина на губе заблестела и завибрировала, как настоящая капля крови.

– Никто не знает ее имени, – ответила она. – По их словам, она умерла, но я отказываюсь в это верить. Отказываюсь.

Улица находилась в уютном жилом районе, вдоль мостовой с обеих сторон росли клены, раскинув голые ветви, которые летом покрывались зеленой листвой, а осенью пламенели красным. Дом из желтого кирпича от тротуара отделяла неширокая лужайка и большое крыльцо, украшенное рождественскими гирляндами.

Когда Гвинет остановилась у бордюрного камня, я ожидал, что останусь в салоне, но услышал:

– Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Ты будешь в безопасности.

– В этом городе я побывал только в твоей квартире, – ответил я. – Любой дом – ловушка, место, которого я не знаю и откуда слишком мало выходов.

– Только не этот дом.

– Я не могу.

– Сможешь, Аддисон.

Я вжался в спинку сиденья.

– Они не причинят тебе вреда, – заверила Гвинет.

– Кто они?

– Они заботятся о ней.

– О девушке без имени?

– Да. Пошли. Я хочу, чтобы ты увидел ее.

– Почему?

Она уже открыла рот, чтобы ответить… и не произнесла ни слова. Смотрела на черные ветви кленов, которые ветер медленно оплетал снежными кружевами.

– Не знаю, – наконец заговорила она. – Я не знаю, почему хочу, чтобы ты увидел ее. Но точно знаю, что ты должен. Это важно. Я знаю, это важно.

Я глубоко вдохнул, медленно выдохнул, словно с воздухом уходили и мои сомнения.

– Я им уже позвонила, – добавила Гвинет. – Они знают о нашем приезде. Я сказала им, что у тебя есть… проблемы. Серьезные проблемы. Они меня понимают, знают, какая я. Они уважительно отнесутся и к твоим проблемам, Аддисон.

– Наверное, раз ты не боишься их, я тоже не должен.

Несмотря на мои слова, я боялся заходить в дом, но вышел из внедорожника, захлопнул дверцу переднего пассажирского сиденья и подождал, пока Гвинет обойдет «Ленд Ровер» спереди.

Снег сразу вплел бриллианты в ее черные волосы, облепил серебристые туфли.