ломтик лимона и тяжело вздохнул: «Всё в этом доме кукольное, что хозяйка, что чашка. Хоть бы стакан предложила, с нормальным подстаканником!»

Лизонька истолковала, конечно, все по-своему. Всплеснула дивными руками:

– Да вы ешьте, Николай Иванович. Вот варенье клубничное, а вот персиковое. Отведайте круассанов, их у нас настоящие французы пекут.

– А что, бывают ненастоящие французы, Елизавета Петровна?

Баронесса громко рассмеялась, прикрываясь веером.

– Чудно говорите, господин подъесаул. Все никак не привыкну и не пойму, когда вы шутите, а когда нет.

Билый задумался: в каком месте он пошутил, и вполне серьезно спросил:

– А нет ли у вас ватрушек? Или бубликов.

Лизонька захлопала глазами, пытаясь определить, шутит казак или нет. Растерянная улыбка блуждала по ее лицу с секунду, потом она зазвонила в серебряный колокольчик.

– Что-то я плохо подготовилась к вашему визиту, – добродушно рассмеялась баронесса, – сейчас исправим!

На зов явился вышколенный лакей из выписанных немцев. Золоченая ливрея ему очень шла, и седовласый сухопарый мужчина явно гордился своей одежкой. Казак не ошибся, Елизавета Петровна быстро заговорила на немецком, отдавая распоряжения. Лакей коротко кивал головой, щелкал каблуками в конце каждого предложения и неизменно твердил:

– Jawohl! Jawohl! Jawohl![1]

– Вот и славненько, – протянула баронесса своему лакею, – ступай, голубчик. Сейчас, Николай Иванович, доставят лучшие столичные баранки.

– Да что вы?! – изумился Микола. – Не надо было так беспокоиться. Я и круа… – подъесаул задумался, вспоминая слово.

– Французские ватрушки? – со смехом подсказала баронесса. Казак покосился на пирожки, которые никак не походили на ватрушки, деланные Марфой, и вздохнул – на пирожки они тоже мало походили.

– Именно! С превеликим удовольствием съем! – подъесаул браво взял круассан, надкусил, и в рот брызнуло теплым шоколадом. От изумления чуть не поперхнулся. «Хорошо, что не на черкеску! Вот срамота-то была бы!» Микола улыбнулся баронессе и осторожно доел, думая: «И зачем позвала? В чем смысл этого чаепития? Неужто время приятно проводить с казаком? Или с охраны императора и Лизонька что-то задумала? Использовать меня как посыльного, например: записочки передавать или поклоны на ночь. Так не ко мне. Возле императора вон сколько пажей трется, попроси любого, тот и рад будет стараться».

Лакей принес баранки – быстро управился. Видно, не сам бегал. Водрузил вазу на центр стола и склонился к уху баронессы, зашептал что-то по-немецки. Елизавета Петровна сконфуженно заулыбалась, быстро обмахиваясь веером и стреляя глазами в сторону казака.

– Что такое? – не выдержал Микола, с хрустом давя баранку в кулаке на маленькие кусочки. Положил один в рот – изумительно вкусно, хозяйка не обманула.

– Конфуз небольшой! – рассмеялась баронесса, отмахиваясь от вопроса веером. Билый поднял бровь, ожидая продолжения. – Не знаю, как поступить, кузен ломится в гости. Ему говорят, что занята я, что гость у меня. А он еще больше завелся. Весь ревностью томим! Очень горячий, – прошептала Лизонька и глазки потупила.

– Кузен? – пробормотал Микола. Баранка в горле, как назло, застряла. – Двоюродный брат томим ревностью?!

– И сердце его вот-вот сейчас разорвется, – печально сказала Лизонька.

«Странные господа! Ей-богу странные!» – Билый быстро допил чай и вслух сказал:

– Так я пойду тогда. Не надо, чтобы сердце разрывалось. – Подъесаул принялся подниматься с шаткого резного диванчика, с ножками как ручки у младенца.

– Нет-нет, – поспешно сказала баронесса. – Так будет еще подозрительнее. Кузен и выстрелить в вас сможет.

– В меня? – не поверил Микола. Ему все больше хотелось уйти.

– Ну, на дуэль точно вызовет. Он у меня горячий. Никогда не хочет ни в чем разбираться. Эгоист. Тот, кто только себя любит, – пояснила Лизонька.

– Понятно, – протянул Билый. – И что делать?

– Вы не против, если он с нами чай попьет? Кузен премилейший воспитанный человек. С ним будет весело!

– Да. Не против, конечно, – развел руками Билый, а сам подумал: «Хамылять надо. Да шустрее. Только эгоистичного кузена, который в меня выстрелить хочет, мне и не хватало».

Баронесса отдала распоряжение лакею, и тот, важно кивая, удалился из залы. Светлое помещение переполняли зеркала и картины, на камине выстроились вазочки с цветами и фотографии. Мягкие диванчики и кресла могли уместить свободно человек тридцать. В углу у окна стоял вытянутый орган. Двери залы распахнулись под сильным натиском и в помещение влетел молодой франт: костюмчик, сшитый по последнему писку моды, бриллиантовые запонки в белоснежных рукавах изысканной рубахи, тщательно уложенная прическа, строгие усики и знакомый шрам на лице, почти невидимый, если не вглядываться.

Но Билый то знал, куда надо смотреть! И походку, и характерные движения. Знал и замер, не двигаясь и не дыша.

Баронесса поспешила подняться навстречу гостю.

– Лизонька! – отчаянно закричал тот и принялся неистово целовать руки кузины. – Как же я соскучился! Места себе не нахожу!

– Ванечка! Угомонись! Мы же вчера виделись! И я не одна, у меня гости.

– Гости? – мрачно сказал кузен, и лицо его вытянулось. Явно было видать, что встреча не подготовлена заранее. Если бы Суздалев так мог играть, то служил бы в Большом театре, а не в артиллерии.

– Господа, знакомьтесь!

Билый медленно поднялся с диванчика, смотря в упор на фронтового друга.

– Мой кузен Ванечка, граф Суздалев! А это господин подъесаул Билый.

– Честь имею, – Микола еле заметно кивнул головой.

– Штабс-капитан Суздалев, честь имею!

– Так, господа мои любезные! Так дело не пойдет! Вы еще щелкать каблуками начните! У меня так гости себя не ведут. Ну-ка пожали друг другу ручки и представились, как полагается! И знаете что? Давайте-ка выпьем шампанского!

– Иван Матвеевич.

– Николай Иванович. Почти тезки, – привычную фразу сказал Билый своему фронтовому другу, и они пожали друг другу руки. Крепче, чем это требовал этикет.

– Шампанское, друзья! – воскликнула баронесса и захлопала в ладоши, схватила колокольчик, вызывая лакея. Тот гордо выслушал новый приказ и величественно удалился. Микола попытался расслабиться на диванчике, но жесткая спинка, видно, такое не подразумевала. «Друг» сидел рядом, не признаваясь, и не сводил влюбленных глаз с Лизоньки, все пытаясь погладить ее по коленке. Баронесса била его по пальцам веером, грозила им и улыбалась.

«Бесовские игрища! – подумал про себя Билый, хмурясь. – Вон они, значит, какие!»

После выпитого фужера подъесаул решил уйти, но Елизавета Петровна решила помузицировать и развлечь гостей органной музыкой. «Невежливо как-то», – решил про себя Микола, снова пытаясь откинуться на спинку дивана. Не получилось. Суздалев сидел прямо, не сводил глаз, полных обожания, с Лизоньки и при первых аккордах органа прослезился.

Микола удивленно глянул на него и прошептал:

– Стрелял в меня?!

Иван поднял палец, призывая к молчанию, зашатался под такт музыки. Билый рассвирепел еще больше:

– Ирод! В друга своего стрелял?! Я же тебя выходил! Так-то добро помнишь?!

Суздалев