Я поблагодарил всех, пожелал удачи и напоследок посулил великие свершения.

Абдул Кадир передал мне два письменных обращения: одно для британского командования, другое для сейида Идриса. Мы битый час потратили на обсуждение формулировок, и в итоге шейх Абдул Джалиль записал финальную версию на листочках, вырванных из моего блокнота.

Загадочный и поджарый Али ибн Хамид уезжал в спешке, опасаясь, не заподозрят ли чего итальянцы в связи с его долгим отсутствием. Абдул Кадир же беззаботно возвращался к своим южным пастбищам.

Я направился к Ар-Ртайму с Саадом Али и Метваллой. Нам пришлось серьезно потратиться на угощение, из-за чего наши запасы совсем истощились, а сигарет не осталось вообще. Соответственно, Саад Али пребывал в скверном расположении духа. Он стал настолько раздражительным, что мы даже перестали подтрунивать над ним и он ехал в мрачном молчании. Ближе к вечеру мы остановились, чтобы напоить лошадей, несмотря на его хамские протесты, вызванные желанием поскорее добраться до нашего схрона и разжиться куревом. Саад Али настолько обезумел, что, когда мы собрались ехать дальше, он подошел к своей лошади с правой стороны и, запрыгнув в седло, оказался лицом к хвосту. Мы расхохотались, он сердито посмотрел на нас, еле сдерживая гнев, и только потом, осознав свое положение, присоединился к нашему веселью.

Разговаривая с шейхами дурса, когда они прибыли в назначенный день, я придерживался жесткой позиции. Я разъяснил им, что их действия неуместны, плохо подготовлены и могут привести только к неприятностям. И в будущем не следует ничего предпринимать без моих указаний. Бедняги были в плачевном состоянии: времена и так тяжелые, а тут еще пришлось пробираться на встречу со мной через населенную итальянцами территорию, так что они выглядели как дети, которые, отбившись от рук, попали в переделку и теперь радовались возможности вернуться под уютный родительский кров. Я пообещал им всю возможную помощь в плане оружия, но предупредил, что потребуется время, и посоветовал немедленно бросить любые вылазки, засесть в горах подальше от итальянских постов и гарнизонов и начать переговоры с врагом. Я заверил шейхов, что у них есть все основания рассчитывать на хорошие условия. Не без оснований я полагал, что итальянцы боятся немцев и захотят им продемонстрировать, что уж своих-то арабов могут контролировать. Всех соплеменников, выдачи которых итальянцы могли потребовать, я велел отправлять к Абьяру ибн Сфайе на юге территории обейдат: оттуда по согласованию патруль LRDG переправит их в Египет. С обейдат я тоже договорился об убежище для дурса. Я с радостью отпустил успокоившихся шейхов назад, а сам поехал к Ар-Ртайму, лагерю Метваллы, в мою временную штаб-квартиру.

У меня оставалось четыре дня до рандеву с патрулем LRDG в вади Шегран, и я потратил их на поиски удобного пути к Джебелю с юга, откуда я прибуду из пустыни в следующий раз, а также на подготовку к приему огромного количества снаряжения и припасов, которое мне предстояло доставить.

Еще передо мной встала новая тревожная проблема: как убедить штабных в Каире выделить мне все необходимое без промедления? Подумав, что мои запросы ошарашат тот удивительный департамент Ближневосточного командования, к которому я непосредственно приписан, я решил сделать ставку на 8-ю армию, полагая, что моя идея «вооружить арабов, чтобы они не воевали» придется им по душе. Но для начала требовалось подготовить почву. Той же ночью я снова отправил Мухаммеда ибн аль-Касима к радиостанции в каньоне с двумя сообщениями. Первое предназначалось разведывательному управлению 8-й армии и содержало все сведения, которые мне удалось собрать за время своей командировки, включая список весьма привлекательных целей для бомбардировки. Второе, в основном политические сплетни, адресовалось офицеру связи по Западной пустыне. Таким образом, я надеялся, что, когда появлюсь в штабе армии, ко мне будут заранее расположены. Это была чистая авантюра, поскольку возвращаться в Джебель без доказательств моего самопровозглашенного величия не имело смысла.

По пути на юг мы чуть не нарвались на неприятности. Второпях, не позаботившись о безопасности, мы двинулись прямо по дороге на Мехили при свете дня: я и Саад Али на лошадях, один из арабов Метваллы – на верблюде. Униформу Саада Али скрывал джерд, и его не выдавало ничего, кроме висевшего за спиной томмигана. Я, как обычно, был одет в грязные рубашку и брюки цвета хаки, голову прикрывала широкополая новозеландская шляпа, на армейском ремне в кобуре болтался пистолет. Услышав сзади шум двигателя, мы успели только съехать на обочину, когда появился автомобиль с водителем и двумя итальянскими офицерами. Они медленно проехали мимо, разглядывая нас и смеясь, как я полагаю, над нашим гротескным обликом, и покатили дальше, незадачливые олухи. После этого случая мы избегали автодорог.

Я осмотрел несколько сухих колодцев и пещер, подходящих для размещения моих богатств, если мне удастся их заполучить, а еще поближе познакомился с одним старым другом Саада Али, с которым мы впервые увиделись на съезде шейхов. Добродушного старика звали Муса, его обширные стада паслись к северу от Бальтет-аз-Залака. Он пообещал выделить мне верблюдов, когда я вернусь с припасами.

Мы поехали дальше и наконец на день раньше графика прибыли в каньон, где нас ждали Чепмэн и Шевалье с новостями из большого мира.

Оба офицера совершенно не хотели на следующий день отправляться в Египет с патрулем LRDG, поскольку не добились никаких результатов, что их сильно обескуражило. Я пригласил их остаться в Джебеле и работать со мной. Они приняли мое предложение, а я пообещал все уладить в штабе. Я решил, что в мое отсутствие они со своими радистами при содействии Саада Али Рахумы поднимутся в земли обейдат и наладят наблюдение за дорогой.

На следующий день в назначенное время появился патруль Олайви, выполнивший задание далеко на западе, и я поехал с ним обратно к оазису Сива. Попав в их частный мирок, который они возили с собой, как будто на корабле по морю, я сбросил тот образ, к которому привык среди арабов, и вновь стал просто собой.

Глава IV

Два образа жизни

Я никогда не пытался выдать себя за араба, да из этого бы ничего и не получилось, поскольку актер из меня никакой. В карнавальном наряде я нелеп, имитировать акцент не умею, войти в образ не могу, камеры стесняюсь, так что могу быть только самим собой. Та легкость, с которой мне удалось войти в доверие к арабам, отнюдь не произрастала из моего драматического таланта или наивности сенусси, готовых принять меня