* * *

Наутро Серентия держалась, как ни в чем не бывало, однако Ульдиссиан, благодаря собственной мощи, расцветающей день ото дня, почувствовал: за ночь ее сила заметно окрепла. Впрочем, дочь Кира этого ничем не показывала, и, наконец, он решил ни на чем не настаивать. Пусть сама выбирает, когда принять собственный дар. Ему было достаточно знать, что дар у нее имеется. Если так, Ульдиссиан вправду сумеет направить на тот же путь и других, а с опытом это наверняка будет удаваться ему куда быстрее и проще.

Едучи дальше под затянутым тучами небом, Ульдиссиан не без смущения задался вопросом, сможет ли разогнать тучи. Пробовать, однако ж, не стал, опасаясь (если вправду сумеет) выдать себя тем, кто может пожелать, чтобы он не добрался до великого города никогда. Лилия настоятельно советовала дождаться прибытия в Кеджан, и уже там проявить себя. Тогда, по ее словам, скрывать правду от людей будет уже поздно.

Несмотря на беспросветную хмарь, дождя не случилось, и за день они снова проделали немалый путь. Парта так и осталась тоненькой спиралью дыма вдали – изменилось лишь направление, в коем ее следовало искать. По расчетам Мендельна, подтвержденным и Лилией, еще через три (самое большее, через четыре) дня впереди покажется точно такой же дым – дым, предвещающий близость великого города.

Здесь пятеро путешественников, наконец, повстречались с другими путниками – в данном случае, с повозкой, катившей в противоположную сторону. Возница, бородатый старик, направлявшийся к морским портам по торговым делам, поначалу приветствовал их отряд настороженно. Его подмастерье, долговязый, рыжий, точно морковка, юнец со слезящимися глазами, в тревоге потянулся к поясу – к мечу в обшарпанных, многое повидавших на своем веку ножнах.

По-прежнему стремившийся как можно скорее добраться до Кеджана, Ульдиссиан решил не рассказывать встречным, кто он таков. Вместо этого он принялся расспрашивать торговца о новостях касательно положения вещей в легендарном городе.

– Ну да, кланы магов сейчас перемирие заключили, – объявил коренастый старик, раскуривая длинную глиняную трубку. – Только продлится оно не дольше прежних – иначе сказать, скоро ему конец. Может, даже уже. Аристократы – те наблюдают, да ждут, да строят друг другу козни, пока кланы допустили их до кой-каких городских дел, чтоб развязать себе руки и смекнуть, как соглашение о перемирии обойти, – с мрачной усмешкой пояснил он. – Одним словом, в Кеджане все, можно сказать, как всегда.

Его слова окончательно убедили Ульдиссиана в правоте Лилии. Все это значило, что направляться, действительно, нужно прямо туда, не заглядывая в Парту и прочие мелкие поселения. Учтиво поблагодарив торговца, он повел остальных вперед.

На ночлег они остановились у берега тихой реки, струившейся через окрестные земли. Здесь граница между лесом и джунглями несколько утрачивала четкость. Только теперь Ульдиссиан осознал, сколь невелика область леса в сравнении с бескрайними просторами джунглей, по слухам, покрывавших собою львиную долю страны. От останавливавшихся в Сераме заезжих торговцев он даже слышал, что джунгли будто бы мало-помалу поглощают все остальное. Ясное дело, правдой это быть не могло, но, видя столь странную, можно сказать, противоестественную перемену в окружении, Ульдиссиан невольно чуточку засомневался в собственной правоте.

Он надеялся, что за день пути неловкость меж ним и Серентией сгладится, но девушка с локонами цвета воронова крыла вновь и вновь находила повод держаться от него в стороне.

– Пусть лучше сама в себе разберется, – наконец шепнула ему Лилия, нежно ткнувшись носом в его щеку. – Пройдет время, и она примирится с новым положением вещей, вот увидишь.

Кивнув, Ульдиссиан велел себе озаботиться делами более важными. Чем ближе к великому городу, тем чаще давали о себе знать нервы. Когда он признался в этом Лилии, та посоветовала пораньше улечься спать, а хлопоты по хозяйству доверить остальным.

– Ко дню въезда в город ты должен быть полон сил. Ступай, поспи. Когда ужин будет готов, я принесу твою долю.

Снова поцеловав его, Лилия отошла, а Ульдиссиан немедля последовал ее доброму совету. Земля оказалась мягкой, ночь – куда теплей предыдущей, и он решил, что подремать часок, действительно, будет кстати. Лилия, как всегда, знала, что говорит. Не представлявшему без нее будущего, крестьянину казалось, будто они вместе всю жизнь.

Убаюканный приятными мыслями, Ульдиссиан погрузился в дрему.

* * *

Серентия понимала: противоречивые чувства касательно Ульдиссиана нужно преодолеть. Да, она верила в доброту того, кем он стал, настолько, что даже не думала винить его в ужасной смерти отца, но в то же время не могла отделить нового Ульдиссиана от прежнего… от человека, которого любила, как никого иного.

От человека, полюбившего другую… полюбившего другую, едва познакомившись с нею.

– Нам нужно побольше хвороста для костра, – заметил Мендельн.

– Я схожу, наберу, – поспешила ответить Серентия, сразу же ухватившись за новую возможность побыть одной. – А ты пока последи, чтоб костер не угас.

Покинув лагерь, она принялась собирать небольшие сухие ветки. Внимания поиски почти не требовали, что помогло обратиться мыслями к темам не столь запутанным и не столь болезненным. Однако, собрав едва половину охапки, дочь Кира почувствовала что-то вроде легкого покалывания в затылке и оглянулась назад.

– Лилия?

Изумленная, слегка напуганная появлением аристократки, Серентия выронила из рук несколько веточек и уставилась на светловолосую красавицу во все глаза.

Ступая мягко, неслышно, как кошка, Лилия подошла к ней.

– Прости меня, – негромко пробормотала она, – я не хотела тебя напугать…

– Что… что ты здесь делаешь? Помощь с хворостом мне ни к чему.

– Я хотела только поговорить с тобой, вот и все.

– Поговорить со мной? – переспросила дочь торговца, опасаясь, что предмет разговора ей известен заранее. – Ни к чему это все…

Лилия придвинулась ближе.

– Очень даже «к чему», дорогая Серентия, очень даже «к чему».

Пристально глядя в глаза Серентии, она мягко коснулась ладонью ее плеча.

– Ты ведь небезразлична Ульдиссиану, а значит, небезразлична и мне. Я хочу, чтобы всем его друзьям было рядом со мною уютно. Хочу, чтобы ты считала меня не просто его возлюбленной, не просто его будущей женой, но и своей доброй подругой…

Если Лилия рассчитывала всем этим утешить Серентию, то добилась совершенно обратного. Сердце Серентии исполнилось неизъяснимой тоски, слова «возлюбленная» и «жена» эхом отдались в голове. Стоило ей сообразить, что Лилия знает о ее ревности, дочь торговца едва не сгорела от стыда. Как ни боролась она с водоворотом нахлынувших чувств, как ни внушала себе, что они преувеличены, в итоге чувства взяли над разумом верх.

Ударившись в слезы, Серентия стряхнула с плеча ладонь Лилии. Позабытый хворост выпал из ее рук, и дочь Кира, не разбирая дороги, помчалась прочь – все равно, куда, лишь бы подальше, подальше от всех, знающих, что у нее на уме.