в политехническом, а после занятий ещё грузчиком подрабатывал на заводе. За день, конечно, уставал, жалко его было. Я ему говорила: “Брось ты эту работу, как-нибудь проживем, лучше учись”. Так нет же, он хотел, чтобы у нас, как он говорил, все было по-людски. За это время нам с деньгами стало полегче. Я неплохо зарабатывала, а у него со стипендией не меньше моего выходило. Мы приоделись, кое-какую мебель на кухню купили, и такие были планы! Хотелось жить. После работы я просто бежала домой, чтобы до его прихода успеть убрать и приготовить ужин. Мне казалось, что я самая счастливая на свете, потому что у меня такой прекрасный муж и сын. А потом случилась беда: он стал поздно приходить домой, говорил, что какие-то у него там сверхурочные работы, за которые выгодно платят. Вскоре и вообще стал ходить в ночные смены, сутками дома не показывался. Вижу, даже институт на второй план отошёл, задолженности появились. Чувствую что-то не то. Пыталась с ним серьезно поговорить, но он был неумолим: “Ты ничего не понимаешь! То, что я делаю, нужно для нас обоих”, – отвечал он мне. Постепенно чувствую, что он меня с Алешкой как-то стал сторониться, будто мы ему чужими стали. А в чем дело, не пойму. Перебрала всё в памяти и вижу – не должно быть у него причин, из-за которых можно так бегать от нас. За четыре года всё у нас, конечно, было, но жили мы, в общем, дружно. Потеряла я покой: ночью спать не могу, днём не работается. Подруги и знакомые меня не узнают, ну а к родителям я и совсем не показываюсь – стыдно, думаю, такой замученной приходить. Расспрашивать начнут, а мне даже сказать нечего. Пыталась я у него что-то узнать, а он всё шутками отделывается: говорит, что всё нормально. Сама же вижу – всё обстоит совсем не так, как он говорит. Потом он нашёл в себе силы, сказал, что у него есть другая женщина, которую он любит. Без неё будто бы теперь не представляет жизни».

Она не стала рассказывать о предательстве мужа. Ей не нужны были жалость и сочувствие. Она хотела, чтобы ее любили. Слишком много ей пришлось пережить. Противоречивые чувства ее разрывали. Нелегко далась независимость, но что она ей принесла, кроме одиночества. Очень часто словами «самодостаточность», «независимость» женщины маскируют свое одиночество.

«Это уже в прошлом. Нужно жить сегодняшнем. Вон, какими глазам Антон на меня смотрит, будто никогда женщину не видел. Вообще, он еще молод, найдет себе молоденькую красавицу. А может, зря я записываю себя в старухи, – мелькнуло в подсознании. – На меня многие заглядываются, значит, рано на себе крест ставить. Да и Алешке нужен отец, он все время меня просит…»

Вдруг Татьяна посмотрела на часы и, схватившись за голову, встала.

– Простите, Антон, мне завтра утром на работу, да и вас, наверно, потеряют. Спокойной ночи!

Глава 14

Приручение дикарей

После первого знакомства лошадей стали приучать к вьючным сёдлам, на которых те должны были нести снаряжение и овёс. Сёдла были собраны на прочном железном каркасе, венчавшемся вверху двумя стальными дугами. К каркасу с обеих сторон по всей длине прикручивались деревянные планки, скругленные по краям. На них специально нашитыми карманами надевались подушки, служившие для предохранения лошадиных боков от потертостей вьюками. Сверху подушки были обшиты толстой кожей коричневого цвета, снизу на них были закреплены войлочные потники.

Все собранные сёдла с подпругами и ремнями развесили на городьбе. Со стороны они напоминали толстые щиты, которыми, как забором, прикрылись от посторонних глаз. С изгороди свисали длинные ремни, достававшие до самой земли. Первое седло надели на Атару. Почувствовав на своей спине что-то тяжёлое, конь передёрнулся всем телом, изображая явное недовольство и показывая, как ему это не нравится. Однако, потоптавшись на месте, вскоре успокоился и дал затянуть подпруги.

– Молодец, с тобой мы найдем общий язык. – Антон погладил коня по шее и потрепал гриву. – Таких бы нам побольше, не знали бы проблем. А я хотел от тебя отказаться, думал, что ты совсем изработанный, даже перегон не выдержишь, а ты, оказывается, еще ничего, молодым дашь фору. Теперь постой, посмотри, как мы будем справляться с твоими собратьями.

На Серого седло надевал Роман. Этот конь, отличавшийся, по словам коневодов, сговорчивым характером, при виде сбруи стал волноваться. На длинной веревке он метался из стороны в сторону, не давая приблизиться к себе на расстояние вытянутой руки. Когда веревку подтянули ближе к изгороди, дело пошло быстрей.

Больше всех пришлось повозиться с Тойоном. Он стоял у городьбы, спокойно посматривая по сторонам, но как только Дубовик положил на его спину тяжелое седло и, придерживая, потянулся за подпругой, тот резко подбросил зад. Седло со всего маху шлепнулось на землю потниками вверх и раскрылось, как книга.

– Ну, друг… – громко заругался Александр, – нам здесь не до шуток. Роман, подержи, пожалуйста, – наклоняясь за седлом, крикнул он рабочему. – Сейчас мы посмотрим, как на тебе сидит снаряжение. С вьючным седлом ты будешь просто неотразим.

Однако и во второй, и в третий раз повторилось всё в той же последовательности. Конь не хотел, чтобы его седлали, поэтому шёл на любые уловки.

– Вы только на него посмотрите, – громко возмущался геолог, выплескивая накопившееся недовольство, – он совсем обнаглел! Ему, видите ли, не нравится это седло. Если будешь продолжать в том же духе, ты его разобьешь, это тебе не какое-то дерьмо, которое можно пинать, а довольно дорогое снаряжение, без которого нам с тобой не обойтись. Запасных сёдел у нас нет. Так что, уважаемый наш Тойон, нечего метать икру, успокойся и давай будем по-хорошему.

Но конь ни на что не реагировал и, несмотря на прилагаемые усилия, по-прежнему не давался. Дубовик суетился, размахивал руками и обещал серьёзно заняться его воспитанием.

– Может, он не знает, что это вьючное седло и думает, будто мы его загружаем? То есть заставляем работать, – сказал Роман. – Ему надо как-то это объяснить, чтобы понял.

Александр засмеялся и, хватаясь за живот, опёрся о городьбу. Роман не мог сообразить, что смешное он сказал, и в душе заволновался, однако скоро все стало на свои места.

– Ну да, этот