старый мерин никогда не видел седла, с детства его не приучили. Да он же верховой! Понимаешь, он всю жизнь только под седлом и ходил! В том-то и беда, что он лучше нас знает, что это такое. Работать он не хочет – вот в чем дело. Изображает тут из себя недотрогу. Хочет нас купить за рубль двадцать, а ты принял за чистую монету. Нет, Тойон, ничего у тебя не получится, ты шутишь с огнем. – Он помахал ему пальцем, призывая взяться за ум. – Всё равно наденем на тебя седло, но тебя придётся-таки проучить. Я тебя накажу.

– Может, надо позвать коневодов, – усмехаясь, с ехидцей в голосе сказал Стас, крутившийся рядом с начальником. – Я вижу, нам его не одолеть, вон какой буйвол! Он нас всех раскидает.

Дубовик сказал, что у мужиков своих проблем хватает, а с этим другом он поговорит ещё раз.

– Так сказать, сделаем акцент на его моральном воспитании, а если он не поймет, заставим овладеть нормами и правилами нравственного поведения.

Однако и на этот раз никакие уговоры не помогли. Конь словно осатанел: куражился, прыгал и пытался укусить, не давая к себе даже приблизиться. Геологи решили пойти на хитрость. Антон и Стас должны были прижать его к городьбе, а Александр с Романом – в это время набросить сверху седло. Чтобы не копаться под конём, ремень подпруги удлинили верёвкой. Когда Тойон стоял под стенкой, Роман залез на изгородь и поднял седло над его спиной, а как только Александр завёл верёвку в пряжку ремня, опустил. Тяжелое вьючное седло легло ровно на спину коня. Дубовик тотчас затянул одну подпругу. Сообразив, что его провели, конь угрожающе зафыркал и диким зверем кинулся в сторону. Тойон прыгал, дёргался из стороны в сторону, но седло не падало. От негодования он со всей силы ударился об изгородь, потом завалился на спину и, поднимая пыль, стал кататься по земле. Поняв, что в этот раз от седла не отделаться, конь встал.

– Давно бы так! – торжествовал геолог. – А то, ишь… устраиваешь нам бесплатные концерты. Тут и без тебя артистов хватает, уже целый ансамбль! Есть и танцоры и солисты. Короче, всякой твари по паре.

Вскоре все лошади стояли под сёдлами, и геологи собрались у выхода из загона.

– Теперь, мужики, должно быть немного полегче, – вытирая с лица пот, сказал Александр. – Сегодня до вечера они постоят на привязи, потом подгоним сёдла, а с утра начнём приучать к вьюкам. Если всё пойдёт нормально, то дня через два-три можно будет выходить.

Несмотря на жару, деревья в лесу стали свежее и краше, а на опушке появились разные цветы. Закончилась быстротечная северная весна, пришло жаркое лето.

* * *

Ещё издалека Антон услышал возбуждённые голоса ребят, глухие удары и жалобное ржание лошади. Подойдя ближе к загону, он увидел Тунгуса, привязанного за шею. Сзади Стас с Романом осыпали его ударами толстой веревки. Конь пытался вырваться, подпрыгивал и отчаянно брыкался задними ногами одновременно. Со стороны это выглядело забавно и вызывало дикий азарт у его укротителей.

– Вы что делаете? – подбежал запыхавшийся Антон к Стасу.

– Что, не видишь? Учим свободу любить. Скотина, совсем оборзел. Он ещё похлеще Тойона выдаёт концерты. Подойти к себе не даёт. Тот хоть старый, а этот…

Стас снова замахнулся, и веревка просвистела над ухом у Антона.

– Да ты что, озверел? Это же живое существо.

– Ну и что? Учить же его надо, а то таким дикарем и останется…

– Знаешь, сил никаких нет, – стал оправдываться Роман, – подходишь к нему сбоку, он поворачивается задом и начинает брыкаться, как сейчас, Заходишь спереди, – кусается, как собака, да ещё норовит ударить головой, точно бык холмогорский. Ему только рогов не хватает.

Этого крепкого рыжего коня впервые пригнали из табуна, поэтому для него все тут было новым. Видно, в душе он ещё бегал в чистом поле и радовался вольной жизни, а теперь не мог смириться с тем, что свобода закончилась. Конь был довольно упитан и крупнее других, но отличался как считал Стас, коварным характером, за что Роман почему-то окрестил его Тунгусом.

– Я не хочу, чтобы этот дикарь врезал мне по башке, как тебе Элэмэс, – не сдавался Стас, перекидывая из руки в руку веревку. – А Тунгус, если попадет, мало не покажется: сразу отправит на тот свет. Вон сколько у него дурной силы. – и Стас снова замахнулся.

– Прекрати!.. – матюгнувшись, закричал Антон. – Да ты что… озверел?! Вот ненормальный! Тебе только животных доверять: не успел еще как следует лошадь рассмотреть, сразу стал лупить. Далеко пойдёшь!..

– Сам ты ненормальный, – бросая верёвку, отошёл недовольный Стас. – Вы где-то ходите, а мы тут должны лошаков приручать. Да ещё не тронь никого, – донеслось с поляны. – Вот жизнь!..

Под вечер вместо забракованной лошади Дубовик пригнал другую. Она резвилась, как необузданный жеребенок, и вихрем носилась по загону, поднимая клубы пыли. Александр рассказывал, как она ему досталась, и, глядя на лошадку, откровенно любовался.

– Хорош конь! Надо же, сколько у него дикой силы! Вот что значит молодой. Но ничего, скоро мы тебя приучим, и ты будешь ходить под седлом!

– Одного уже приучили, – показывая на Тунгуса, не выдержал Антон, – уже почти ручной. Может, и с этим так же разберёмся?

Узнав про порку, которую учинили ребята, Дубовик не на шутку расстроился. Не для того он выбивал лучших лошадей, с которыми легче будет работать, а не хватал первых попавшихся под руку. Конечно, за зиму они отвыкли от людей и одичали, а молодые вообще еще не работали. Но это не значило, что их надо было избивать до полусмерти. Такие методы приручения он никогда не признавал и боролся с мучителями.

– Ну что же это такое! Я только за порог, а вы сразу схватились за ремни. Такие здоровые мужики, а вас нельзя оставить одних. Лошадей не доверишь. Да как вы смели, как у вас рука поднялась? Так поступают только варвары, которым все нипочем. Но вы же нормальные, вполне адекватные люди. Значит, и ведите себя по-человечески.

Дубовик махнул рукой и быстро зашагал к загону. Не доходя десятка шагов, резко повернул назад.

– Вы, наверно, не знаете,