О массовых политических репрессиях в период сталинизма с конца 1920-х по начало 1950-х годов он был неплохо осведомлен, поэтому людям, работавшим на Колыме, всегда сочувствовал. Памятен еще был рассказ старого геолога, занимавшегося поисками драгоценных металлов.

– В первые дни войны дедушка записался добровольцем и, конечно, попал в самое пекло, – продолжила Татьяна. – Главное, что уцелел, но в начале войны его уже ранили. В госпитале он познакомился с молоденькой медсестрой, она стала его женой. Недолго продолжалось их счастье – после выздоровления его снова отправили на фронт. Война закончилась, и он снова уехал в Якутию. Бабушка говорила, что у него было много наград. И даже – орден Трудового Красного Знамени. Но больше всего он дорожил каким-то значком. Странно, не правда ли? – повела плечами Татьяна. – Интересно, что же это за значок? Может, он золотой?

– Не думаю, – сразу отозвался Антон. – Возможно, что-то типа «Ударник коммунистического труда» или «Победитель соцсоревнования». А может, какой-нибудь ведомственный. Вы же знаете, в каждой отрасли есть свои награды, которые вручают за достигнутые успехи в труде. – Он вспомнил, что по итогам взятых на себя соцобязательств стал победителем, но из-за молодости пальму первенства отдали более зрелому Сивцеву. Начальник партии еще пошутил над незначительностью награды и сказал, что он еще успеет, а у Пал Палыча не за горами пенсия. – А что, эти награды остались дома? – вернулся он к разговору. Зачем они на Колыме? Впрочем, я не прав: раньше фронтовики с гордостью носили ордена. Это потом их задвинули и…

Татьяна сказала, что никаких орденов она не видела.

– Возможно, бабушка спрятала. Хотя вряд ли, мама знала бы о них. Ну, если не она, так дядя Коля точно бы сказал. Он военный и старше мамы на четыре года. Майор Симонов переживал, наверное, больше всех, когда узнал, что я развелась с мужем и уехала с сыном в Якутию. Он мне постоянно пишет, беспокоится о своей любимой племяшке, как он меня называет, и ждет, когда же я возьмусь за ум. До сих пор считает, что поступила я опрометчиво. Но у меня на этот счет другое мнение. Я уверена, что правильно сделала. – Татьяна грустно улыбнулась.

Антон давно забыл про чай и, подперев голову руками, сидел не шелохнувшись.

– После развода я сильно переживала и хотела уехать хоть на Северный полюс, да только туда не продают билетов. Как-то неожиданно для меня это получилась. Теперь вот третью зиму буду здесь зимовать. Сейчас-то я уже привыкла, а было нелегко. – Она вздохнула и, подняв голову, посмотрела на Антона. Возможно, искала поддержки, а, может, хотела посмотреть на его реакцию, но парень молчал, и Татьяна продолжила свой рассказ:

– Дали нам одну комнатку при больнице, а дней через пять освободили этот домик. Первую неделю я прожила на новом месте как во сне. Делать ничего не хочется и, главное, чувствую себя выброшенной из этой жизни. Состояние такое, будто я приехала не работать, а ссылку отбывать. Однажды к нам зашёл главврач. Он, видно, хотел посмотреть, как я устроилась, а мне его посадить даже не на что: кроме койки и двух небольших чемоданов, в комнате ничего нет. Поглядел он на мое жилье, покачал головой и говорит: «Надо вам, Татьяна Михайловна, устраиваться – я думаю, не на один день вы приехали сюда. Народ у нас хороший. Никто вас в беде не оставит». Принес он мне разную посуду, электроплиту, вот этот чайник, кое-что дали сотрудники больницы. И во мне словно что-то повернулось, стала я на все смотреть по-другому. Неужели, думаю, я, городская, должна выглядеть хуже деревенских. Начала я потихоньку оживать, как будто сердце оттаяло. Вначале стол из двух ящиков смастерила, потом полочку над умывальником прибила, вешалку сделала. Вроде бы ерунда, а мне приятно: сама своими руками, значит, думаю, и без мужа всё смогу. Вот тут-то, кажется, я совсем проснулась, и смело взялась за ремонт, хотя дома, скажу, Антон, никогда этим не занималась. Вскоре после ремонта главврач снова зашёл. Походил по комнате, вижу, доволен, понравилось. «Вот сейчас другое дело – вашу комнату не узнать, – хитро так улыбаясь, говорит он мне. – Молодец, Татьяна Михайловна, хорошо обжились, теперь я за вас спокоен – вижу, что никуда вы от нас не уедете».

– Главврачом тогда был Юрий Николаевич, очень спокойный и душевный человек, специалист, каких поискать. Он мог и добрым советом помочь, и роды принять, и операцию сделать. Словом, доктор в лучшем понимании этого слова…

Антон в душе порадовался за Татьяну. Было приятно сознавать, что она такая сильная и решительная. Значит, он в ней не ошибся: именно такие девушки ему нравились.

– Ой, что это на меня нашло, сама не знаю! – увидав выражение его лица, засуетилась она. – Наверное, уморила я вас своими баснями? Простите…

– Таня, что вы! Вы… – Антон смотрел на неё с восхищением, сейчас Татьяна казалась ему еще прекрасней.

«Просто удивительно! Такая женственная, с виду даже хрупкая, а столько в ней силы. Далеко не каждая решилась бы на такой шаг», – мелькнула у него мысль.

– Антон, честно, мне так неудобно. Наговорила я вам тут всего. И чего это я?..

«А может, хорошо, что я сразу о себе рассказала, – подумала она в этот момент. Татьяна была уже не глупой доверчивой девчонкой, а взрослой и многое понимающей женщиной. – Он хочет меня, но значит ли это, что он меня любит. И нечего играть с собой в прятки…»

Она встала из-за стола, подошла к окну. Во дворе никого не было, вокруг стояла тишина, казалось, что они тут одни. Вдруг рядом хлопнула больничная дверь, и снова все стихло.

– Таня, я счастлив, что ты мне доверилась, рассказала о своей жизни, – услышала она слова Антона. – Не простая она у тебя, не все так могут. Ты очень сильная и решительная. За это я тебя уважаю ещё больше.

Поставив чашку, он прошелся по комнате и остановился рядом с ней. Сердце трепетно билось, отдавало даже в висках.

– Уже поздно, вам нужно идти, – сказала Татьяна. – Завтра утром вы не встанете, и ваши лошади разбегутся.

– Не разбегутся, они у нас почти ручные, да к тому же стоят в загоне. А оттуда просто так не убежишь.

– Голова-то как, не