Стукачи бывают разные. В ассортименте. На одном краю — подсадные, кто имеет форму и звание, выполняет задание. Провокаторы. Для таких закладывать и стучать — оплачиваемая работа. Внутренний разведчик. Шпион. Романтика. Почти никто не осуждает. В отличие от палачей в таком же положении. Тут и звания, и ордена, и ленты, бывает и посмертная слава. Азефа вон возьмите. Почти как на войне.

Правда, бывает, что засыпавшегося агента пришивают на месте. Или наоборот — отрезают. Тоже как на войне.

А вот другой край шкалы стукачей, там, где Иуда, в моральном плане размыт.

Как определить, какой вид стукачества какого (не)порядочнее, постыднее?

Полезно выделить два главных класса: материалисты, те, у которых есть некие бытовые оправдания, причины, побудившие их стучать.

И есть идеалисты. У этих — цель!

Стукачам-материалистам легче найти оправдания. Затравили, запугали. (После каждого слова я ставлю точку — надо осмыслить, представить себе, себя, подобрать пример.) Подвели посмотреть, послушать, испугаться, ужаснуться.

Кто не сдался, не клюнул — герой. Хотя героизм из другой идеальной сферы. Героев мало. Еще месть. Убийство из мести — оправдание, как повод для стука — месть омерзительна. Свидетельство слабости, бессилия и осознания его. Но кто месть в себе может победить? Это не оправдание, но понять можно. Не сам первый начал, а только в ответ. Нас не трогай — мы не тронем, ну а тронешь — спуску не дадим. Наябедничаем.

Стукачество за квартиру. Массовое явление. Квартирный вопрос… Пять человек, две семьи, три поколения, втиснутых в 15 очень квадратных метров. И так месяцы, годы. А рядом в соседней комнате коммунальной квартиры — один, и то пьяница, дебошир, шантажист и охальник — личность социально мерзопакостная. От нищеты, от беспросветно скотской жизни звереют люди. «Умри ты сегодня, а я завтра». Один раз живем. Можно сколько угодно этим возмущаться, но это факт. Парни регбисты из команды с замечательным названием «Старые христиане» после авиакатастрофы, обезумев от голода, поочередно убили и съели шестерых своих товарищей. Видимо, из запасного состава. Тоже христиан, но не совсем старых, еще свежих. Для выживания схарчили людей-товарищей…

Гуманней было бы (в данном случае это слово только антоним людоедству) на них только настучать. Если бы помогло.

Стук по искренней неосторожности. Знал, что секрет, что не свой, но доверился, выложил как на духу, как на исповеди, прямо на магнитофонную ленту. Значит, по глупости. Звучит почти оправдательно.

У идеалистов другой мотив — романтика, опасность, риск. Тайные связи, ночные встречи, подписки о неразглашении…

Возьмем самый исторически знаменитый пример доноса: выходец из Кариота — Иуда — за тридцать серебреников предал своего учителя, друга и праведника. Можно только на одном этом примере и составлять классификацию предательств. Какое какого хлеще и гнуснее.

Общественное мнение гласит: корысть.

Не-ет! Не верю, не сходится. Это только говорится и повторяется, что из-за денег, чтобы унизить предателя, перевести его в разряд материалистов. Чтобы хоть как-то понять мерзкий поступок, надо внести элемент корысти.

Да, выбросил Иуда эти деньги. Не потому выбросил, что раскаялся, а потому, что не в деньгах, не в материальных благах дело.

Конечно же, был Иуда идеалистом.

Тут возможны две версии. Одна — идеологическая.

Иуда сам не заколол, дубиной не огрел, чужими руками уничтожил учителя как представителя неверной, более того, вредной, враждебной идеологии. Новую, зарождающуюся религию, подрывающую авторитет привычной, он допустить не мог. Как Александр Матросов, бросился грудью, жизнью своей затыкать амбразуру чуждой религии. Таких идеологических стукачей-палачей в нашей вечнозеленой стране были офицерские полки и бешеные дивизии. Их хлебом не корми, никаких благ даже не предлагай, а только не пропущу врага на своем рабочем месте. Именно что бессребренно стучали. Сколько их было, выдающихся, заслуженных и совершенно бескорыстных ученых, которые добровольно, из гуманистических соображений, передавали секреты своих счастливых стран, вплоть до атомной бомбы, стране победивших людоедов.

Есть еще внутрирелигиозная, и в этом смысле все же идеологическая версия. У Леонида Андреева Иуда — альтернативный Мессия. В сверхъестественном смысле двоюродный брат Христа. Кузен, мать его. Сын Дьявола в той же мере, как Христос — Божий сын.

Теперь вот Евангелие от Иуды обнаружилось…

Я думаю, дело в простом. Иуда предал Христа даже не из идеологических или конкурентных соображений, а просто из любви к (идеальному) порядку.

Как дети ябедничают. Они даже не хотят (не всегда хотят, не все хотят), чтобы по их ябеде кого бы то ни было наказали. Не в наказании дело. Просто как подмести, если грязно. Ну, непорядок!

Есть в стране какой-то порядок. Пусть плохой, но такой, как есть. А тут какой-то друг ситцевый, какой никакой, хочет и замышляет что-то такое сделать-сотворить. Перестройка! Он хороший, я его знаю, лучших не знаю, но непорядок! И ведь он знает, что беззаконно, шепотом излагает, поучает. А это непорядок.

Пусть себе живет, работает, детей кормит, я против него лично ничего не имею, но чтобы все открыто… Подошел… знамена… музыка… и свое мнение… в урну.

А так — непорядок!

Деньги эти, тридцать серебреников, Иуда выбросил не потому, что раскаялся, а от удивления, зачем такого хорошего человека и так строго: арестовали, судили, казнили. Это тоже неправильно. Он ведь только и хотел, чтобы было открыто и правильно, чтобы они сели за стол переговоров, одни хорошие с другими еще лучшими, и выяснили все мирным демократическим путем, а на кресте хороших людей развешивать — это опять непорядок, полный беспредел.

Иуда повесился от осознания несовершенства мира. Хорошие люди убили совсем уж замечательного, лучшего из всех.

Как теперь жить-то?

Тысячи стукачей, не очень-то любя родную советскую власть и вообще политикой не интересуясь, стучали именно из идеалистических соображений порядка. Стучали не стучали — ябедничали на бедовых сотоварищей совсем уж бедоносным компетентным органам.

Причины-цели, в конце концов, всех мотивов не перечислишь. Люди, в том числе и стукачи, разнообразнее собственных отпечатков пальцев. Важно, что их было много. Как минимум сотни тысяч. И вплоть до десятков миллионов. Оглянись вокруг себя. Определенно, каждый какой-нибудь.

Не определишь, кто именно из твоих любимых и близких: дядя ли много — чей, краса и гордость семьи, дедушки с бабушками — домохранители, отец или сын его Павел, но статистически — каждый если не тот, то эдакий.

Иные порядочные люди, пострадавшие от режима, борются за опубликование списка стукачей. Наивно. Им в щелочку предоставляют полюбоваться, и они в угрюмости отходят. Кто знал, что это было так близко, так кровно?

Я видел и лично знал десятки стукачей.

Витя Васильченко только