Идея пришла мгновенно.

– Давай пошлем ее Кобе!

– Отличная мысль! Как это сделать?

Начали думать. Нашли конверт, вложили в него визитку. Если отправлять по почте, могут вскрыть. Так настоящие шпионы не поступают. Это насторожит Кобу. Все должно быть очень достоверно.

Написали левой рукой фамилию и адрес получателя.

– Отправителя как укажем?

– Давай так: газета «Советский спорт», адрес редакции.

Чтобы все выглядело официально и правильно, из школьного ластика вырезали мы печать, похожую на заграничную, и шлепнули ее с другой стороны конверта.

Как послать? У нас тогда работал молодой сотрудник, который жил недалеко от Кобы. Попросили мы этого парня, чтобы 31 декабря он опустил письмецо в его почтовый ящик. Мол, поздравление с Новым годом.

Все было исполнено в лучшем виде.

Дальше начались «страдания юного Вертера».

1 января новоявленного года Коба проснулся, в шлепанцах и халате вальяжно потопал за почтой. Открыл он почтовый ящик, увидел письмо, распечатал его и похолодел: «С приветом, Олег».

На следующий день Коба с женой были приглашены к друзьям в гости на дачу, в Серебряный бор.

Настроение ужасное, послепраздничное, похмельное. Коба сидел за рулем своего старого ржавого «жигуленка» мрачнее тучи и проклинал бывшего своего партайгеноссе.

Приехал на место. Кругом сугробы, припарковаться негде. Изловчившись, он приткнул свое приметное желтое авто напротив какой-то дачи, глянул на нее и обомлел. Это была дача британского посольства.

«А вдруг этим я дал врагам знак, что на все согласен?!» – с ужасом полу мал Коба.

Настроение у него упало ниже плинтуса. Вечер был окончательно испорчен. На даче веселье, компания не шпионская, народ не в курсе печалей Кобы. Даже поделиться своим горем не с кем.

В первый рабочий день Коба приехал в Ясенево пораньше, не к девяти, а к восьми часам утра. Как выяснилось позже, он сделал это специально, чтобы до прихода начальства обсудить происшествие с еще одним лондонским другом, Володей Беловым. Тот по совместительству был еще и при должности, на момент описываемых событий служил помощником Виктора Федоровича Грушко, который сначала был начальником нашего доблестного отдела, а потом – заместителем В. Крючкова, командовавшего разведкой.

Коба влетел в кабинет Белова и чуть не с порога заявил:

– Ты знаешь, я вчера получил письмо от Гордиевского.

– Да ты что! Елки-палки, а я вчера дома сижу, и вдруг звонок из Рима! Впечатление такое, как будто условные фразы говорят. Потом сказали, мол, по ошибке. А может, не ошибка?! Странные знаки. Ты письмо получил, мне из Италии звонили. Что за совпадения?

Он помолчали, подумали. К девяти на работе появится начальство. Решили, что делать нечего, надо сдаваться.

Коба рванул писать рапорт, а Володя – докладывать Грушко.

Тот выслушал сто и сказал:

– Может, разыгрывают?

– Кто может разыгрывать? В карточке почерк Гордиевского. Мы его из тысячи узнаем! Да и письмо пришло по почте.

В девять часов Коба пришел к начальнику отдела и сказал, так, мол, и так – Гордиевский, визитка.

Прошло буквально две-три минуты, и Ясенево стояло на рогах. Уже доложено было начальнику внутренней контрразведки, весь карательный аппарат поднялся во фрунт.

– Я все сказал, – заявил Коба и побрел в свой кабинет по длинному-длинному коридору.

Навстречу ему шагал я, увидел его и сказал с искренней радостью:

– Коба, с Новым годом! Как дела?

– Максик, ты не представляешь. Я письмо от Гордиевского получил! – ответил измочаленный Коба.

– Да?! – почти непритворно ужаснулся я.

– Сообщил начальству. Уже на самый верх докладывают, – промямлил он и пошел дальше, весь в кручине.

– Коба! – крикнул я. – Это наша шутка!

Он развернулся и простонал:

– Да ты что!

Коба схватил меня, и мы кубарем вкатились в кабинет начальника отдела, с которым были на «ты».

– Игорь, это шутка была! Шутка! – сказал я ему.

Он кивнул, тут же позвонил начальнику внутренней контрразведки и повторил мои слова:

– Слушай, это шутка была.

Из трубки крик, нет, даже бешеный ор:

– Шутка?! Ко мне! Срочно! На ковер всех этих шутников!

– Подожди, мы сами разберемся. – Начальник отдела тут же набрал номер Грушко. – Виктор Федорович, это шутка была. Товарищи над ним пошутили.

– Разобраться! – коротко громыхнул тот.

Наше счастье, что никто не успел доложить Крючкову. Все прикрытие взял на себя его первый заместитель, человек, который нас растил, воспитывал, пестовал, был нам чуть не как отец родной. Он принял огонь на себя, но, естественно, сказал, чтобы шутников пропесочили по полной программе.

Через несколько часов в офисе появляется заместитель начальника отдела, который отвечал за английскую линию. Он тоже пребывал в неважном здравии после новогодних застолий. Ему тут же сообщили, что надо вызвать на ковер меня и Кубасова и всыпать вам от всей души.

Вызывает он меня, смотрит мрачно, грозно.

– Как ты мог? Что за шутки?! Ты понимаешь?..

– Да. – Я виновато кивнул. – Понимаю. Так уж получилось. Это была шутка.

– Вон из кабинета, а то я тебя сейчас!.. Шутки у них!

Пошел я понуро к выходу, открыл на выходе дверь и вдруг услышал за спиной взрыв оглушительного, гомерического хохота. Повернулся я и увидел, что наш заместитель начальника отвалился на спинку кресла, содрогался в конвульсиях и едва не сползал под стол.

– Что такое? – осторожно спросил я.

Заместитель начальника в промежутках между приступами хохота лишь громко всхлипывал:

– Кобу нае…ли! Ха!.. Кобу! Нае…ли!

Сам Коба, тонкий ценитель и перманентный организатор подобных штучек, был в полном восхищении от нашего розыгрыша.

Этой истории уже несколько десятков лет, но эхо все еще доносит хохот из ясеневских кабинетов. Ее знали все без исключения сотрудники старшего и среднего поколений. Подозреваю, что и до молодежи она дошла в виде винтажного ведомственного фольклора. По крайней мере, до сих пор, когда меня представляют незнакомым бывшим или действующим коллегам по плащу и кинжалу, многие из них мгновенно узнают во мне человека, организовавшего розыгрыш с визиткой Гордиевского. Мне при этом всегда немного неловко. Ведь, по сути дела, это была единственная моя удачная шутка за всю жизнь. Причем непреднамеренная.

Примерно через полгода после возвращения из лондонской командировки мне захотелось положить на бумагу воспоминания о встречах с особенно интересными англичанами, и я сделал несколько первых набросков. Они, кстати, оказались самыми живыми, детализированными и в конечном итоге увлекательными для чтения. Но жизненная текучка постепенно загасила мой писательский пыл. Я снова вернулся к этому занятию спустя пару десятилетий, когда отчетливо почувствовал, что если не заставлю себя сделать это сейчас, то все бесповоротно сотрется из памяти.