– Ну как же, ведь она тоже полковник разведки, не так ли? Разве вы не были оперативной парой?

Я ответил, что подобный абсурд комментировать не собираюсь, и со своей стороны преподнес ему сюрприз, достал из кармана и вручил заранее приготовленный пакетик со своими фотографиями в военной форме, от лейтенанта до полковника, и попросил приобщить к моему личному делу, хранящемуся в архиве МИ-5.

– Все это в прошлом. – сказал я. – Мне хотелось бы поставить точку, зафиксировать для истории годы нашею с вами противостояния.

Мой собеседник, явно не готовый к подобному жесту, ошалело взглянул на меня и после долгой паузы выдавил:

– Да, конечно. Но вообще-то мы не верим, что ты ушел из разведки.

– Почему?

– Мы уверены, что такого хорошего сотрудника просто не могли отпустить.

– Ну, как хотите, – заключил я и продемонстрировал Алану свое пенсионное удостоверение, которое тот, впрочем, воспринял со скептицизмом.

Мол, вы, русские, и не такие документы прикрытия способны изготовлять.

Естественно, я задал ему вопрос, сильно интересовавший меня в ту пору. Почему даже по прошествии десяти лет мне закрыт въезд в Великобританию, хотя для ряда моих бывших коллег с аналогичным статусом этот запрет давно отменен?

Тут Алан понес какую-то пургу, сказал, что пересмотры у них имеют место не чаше чем раз в десять лет, а моя «десятка» истекает лишь в сентябре. Потом он неожиданно стал жаловаться на бедность английской контрразведки. Времена, мол, тяжелые, бюджет сократили до такой степени, что не хватает средств на содержание наружного наблюдения для контроля над всеми иностранцами с подозрительным статусом. Да и мой личный статус самый тяжелый для дарования мне прощения. Однако Алан отказался уточнять, почему именно.

Мы договорились продолжить посиделки через день. Будучи абсолютно уверенным в прослушке номера в отеле, я нарочито откровенно отчитался по телефону моей невесте обо всех деталях беседы с новым знакомым.

На следующий день я поехал осматривать Лиссабон, где, к своей радости, быстро обнаружил, что еще не разучился выявлять наружное наблюдение. Оно действительно было, причем не слишком изощренное. В магазине национальной португальской музыки купил несколько кассет самой лучшей исполнительницы народных песен фадо Амалии Родригез. Вечером даже успел на ужин с руководством моторольской тусовки.

Пиаровская начальница, пригласившая меня в Португалию, доверительно шепнула мне на ухо:

– Теперь я точно знаю, что ты бывший шпион. Ко мне подходили местные полицейские и просили проследить за твоими передвижениями и контактами. Не волнуйся, все будет хорошо. Кстати, ты тут у нас оказался без пары. Почему бы тебе не взять шефство над той очаровательной американской брюнеткой? Хочешь, познакомлю?

Честно говоря, очаровательная брюнетка мне показалась крокодилом, и я вежливо отказался от потенциального легкого романа.

Встретились мы с Аланом на балконе его номера в «Паласио», заказали какой-то еды и простенького вина. Не знаю, как сейчас, но тогда, в 1995 году, о номере, закрепленном за британской контрразведкой МИ-5, можно было подумать, что его в последний раз ремонтировали лет этак с полсотни назад. Обшарпанные обои и потолки, затхлый запах старой мебели, доисторические кондиционеры, допотопный телефонный аппарат. Не исключено, что союзных контрразведчиков португальцы держали в черном теле, в то время как миссионеры британской разведки МИ-6 проживали в куда более комфортабельных апартаментах в награду за Джеймса Бонда. Но не видел, не знаю.

На второй встрече Алан, видимо, решил, что уровень человеческих отношений, установившийся между нами, достаточен для того, чтобы перейти к допросу. Он вооружился блокнотом и ручкой и начал, изредка скашивая взгляд на бумагу, потихоньку надавливать на меня вопросами о том, как устроена наша разведка. Наблюдать за этим было забавно. Я был начеку, начал снабжать его общей информацией строго в рамках того, что могло быть известно Олегу Гордиевскому на начало 1985 года. Мой визави напрочь забыл про сэндвичи и вино, прилежно скрипел ручкой. Так продолжалось минут сорок.

Потом Алан сделал паузу, чтобы отхлебнуть вина, внимательно прочитал свои записи, и лицо его вдруг приняло озабоченное выражение.

– Слушай, Максим, – разочарованно произнес он. – Мне кажется, все тобой рассказанное мы уже знаем.

– А чего бы ты хотел, Алан? Я отвечал на вопросы, поставленные тобой.

– Разве не было каких-то существенных изменений в последние годы? К тому же ты не назвал ни одного имени. Мне этого явно недостаточно. Кто сейчас возглавляет основные отделы Службы внешней разведки? Кто конкретно работает на английском направлении?

– Во-первых, я точно не знаю, кто там именно сейчас. Ведь говорил тебе, что ушел оттуда больше двух лет назад. Во-вторых, меня, если честно, напрягает такой разговор. Твоя контора просила меня о встрече. Я согласился, думая, что мы потреплемся о былом, торжественно подведем черту под моим прошлым. Ведь очень многое изменилось в этом мире. Я живу в другой стране – в России, а не в СССР, более не принадлежу к спецслужбам. Наши страны теперь вроде как партнеры, особенно в борьбе с международным терроризмом, наркотрафиком и преступным отмыванием денег. А то, что ты предлагаешь, меня совсем не устраивает. Мы об этом не договаривались.

Мой собеседник поежился и заявил;

– Тебе-то хорошо говорить. А я по-прежнему на службе и выполняю приказы. Ладно, закончили об этом. Давай напоследок по стаканчику виски.

Когда финальный стакан был опустошен, Алан предложил мне еще через день съездить вдвоем на экскурсию в Синтру, очаровательный старинный городок, расположенный неподалеку, резиденцию португальских королей и аристократии.

Гуляя по Синтре, Алан объявил, что вечером отбывает домой. Он получил срочный вызов на работу и перед отъездом хотел бы открыто выложить карты на стол. Его служба предлагает поддерживать со мной контакт на регулярной основе с целью получения интересующей ее информации об известных мне деталях оперативной деятельности российской разведки.

– Более того, – расстроенно произнес Алан. – Боюсь, что исключительно от твоего согласия или несогласия будет зависеть возможность пересмотра статуса персоны нон грата.

– Иными словами, вы видите меня, отставного полковника Службы внешней разведки России, в качестве коллаборациониста?

– Примерно, если ты выбираешь такое слово.

До сих пор не могу попять, почему с языка у меня сошел тогда именно «коллаборационист». Видимо, все-таки я волновался в предчувствии вербовки.

Реакция моя была почти моментальной. Я заявил, что это предложение прямо-таки оскорбительно для меня. Оно свидетельствует о том, что английская сторона, видимо, недостаточно изучило мой психологический портрет. Если уж я не использовал тысячу и одну возможность перейти на другую сторону в течение пятилетней командировки, то почему должен сделать это сейчас? Где мотив для предательства? Идейные соображения? Но мы в России вроде как тоже строим капитализм. Деньги? Но я вполне преуспевающий бизнесмен, способный заработать гораздо больше того, что, по моим сведениям, обычно предлагают изменникам. Ну а с морально-психологической основой у меня все нормально. Не голубой, не наркоман и даже, увы, не страшный бабник.