Соманн мгновенно изменился в лице – помрачнел и искоса глянул на Кая. – Мое поле золотых цветов бесценно! А твои розы ужасные. Душить невинные цветы!..

– Кажется, в тот момент вы устроили все для отвлечения, пока меня пытались убить.

– И что? Это ведь все равно не повод издеваться над моими цветами.

– Многие бы посчитали иначе.

– Хм… возможно. Но у каждого свои приоритеты.

– Розы появились из-за Осколка во мне? – спросил негромко Кай. Если их беседу подслушают, это обернется бедой, для которой было пока не время.

– Без сомнений. Иначе откуда? Позволь тебя разочаровать, если бы не Осколок, ты был бы обычным человеком. Не больше и не меньше.

Кай кивнул на его слова.

– Сколько тебе лет? – вдруг поинтересовался Соманн.

– Почти восемнадцать. Будет через пару месяцев. Но вы и так это знаете.

– Почему же, я не обладаю даром всезнания. – Сеятель сунул руки в карманы брюк. – Похоже, мне пора, я так нервирую их, что даже развлечься потянуло. Но… – он примирительно поднял раскрытую ладонь, – не буду создавать проблем. И не волнуйся, завтра они проснутся и решат, что видели меня во сне.

– Подождите, – задумчиво бросил Кай, не давая ему уйти. Золотые глаза заинтересованно блеснули.

– Да-а?

– Йенни сказала, что мы увидимся, лишь когда она придет меня убивать, – протянул Кай. На его лице пролегла тень, он склонил голову, и глаза из голубого оттенка потемнели до яркого ультрамарина. – Как мне вынудить прийти ее раньше? До дня моей смерти.

Широкая улыбка вновь украсила губы Соманна.

– Даже так?.. – сказал он с прежним безумным восхищением, что так часто сквозило в его голосе. – Не переживай на сей счет. Тебе ничего не надо делать, она сама придет.

– Почему?

– Наверняка Йенни сейчас не в настроении. Представляешь, этим летом она совсем не спит. Готов поспорить, ее мучает бессонница, – добавил невпопад Соманн, поднимая взгляд к потолку, а после снова устремляя его на Кая. – Знаешь, вы слишком похожи. От этого ты интересуешься ею, а она так же заинтригована тобой. Йенни родилась человеком, и это ей из себя не вытравить, а весь ваш род плохо переносит одиночество, – сказал он так, будто это было недостатком. Виртуозно крутанувшись на каблуке начищенных до блеска туфель, он направился к алтарю, в самую гущу стоящих там людей, а за ним в воздухе тянулся шлейф золотого песка.

Кай следил за тем, как он болтает с прихожанами, вводя их в мечтательное спокойствие, как долгожданный полуденный сон, а после так же, как сновидение, развеиваясь и незаметно покидая их. Большинство жителей даже не заметило ухода Соманна, возвращаясь к своим привычным делам.

А Кай, все еще прокручивая их разговор в памяти, стал собираться, зная, что прямо сейчас уже не сможет вернуться к фреске.

– О чем вы так долго разговаривали, Кай? – вдруг раздался голос Герхарда, который стоял прямо у него за спиной. Он успел прийти в себя и теперь вовсе не выглядел одурманенным.

– Ему понравились мои работы.

Священник кивнул, не ожидая услышать иного ответа. Без препятствий Кай покинул неф, направившись во внутренние помещения церкви. Его взгляд, как всегда, коснулся лестницы, ведущей на самый верх башни. Он полагал, что, пока будет работать над фреской, сможет хоть раз подняться по ней, но возможности так и не представилось – ее слишком бдительно охраняли. Герхард не позволял юноше даже приблизиться к лестнице. И поэтому, если Кай желал увидеть записи о деяниях Ледяницы, ему следовало наведаться сюда ночью.

12

Герда

Герде было четырнадцать, когда она отыскала книгу, спрятанную под половицей в тайнике на крыше. На ее обложке из старой кожи по одну сторону были вытиснены соцветия мелких цветов, а по другую – гроздья ягод в окружении густой листвы. Герда сразу узнала реликвию своей семьи, которую хранила еще ее бабушка. Герда часто видела эту книгу в ее руках, и та обещала передать фолиант внучке, лишь прося держать это в секрете от госпожи Летиции. В то время ее рассказы и хранимая тайна были подобны увлекательной игре, которая принадлежала только им двоим. Но бабушка умерла до того, как Герда повзрослела. Реликвия пропала, а она сама благополучно позабыла о ней.

Поэтому, когда Герда вновь увидела ее спустя несколько лет, то едва узнала книгу, с удивлением рассматривая искусно выполненную обложку. Судя по мягкости и гладкости переплета, об изделии заботились и регулярно смазывали кожу маслом, желая сохранить ее нынешний вид.

На первых страницах Герду встретили местами выцветшие чернила, которые тем не менее можно было прочесть. Первая запись датировалась периодом больше двух веков назад, но стояла свежая пометка о переписывании, с момента которой прошло два десятка лет.

В то время Герда, заинтригованная увиденным, быстро перелистывая страницу за страницей, смотрела на даты и имена. Поначалу они ни о чем ей не говорили, пока она не наткнулась на имя своей прабабушки, о которой слышала еще в детстве, после следовали записи рукой ее бабушки и, наконец, страницы от лица матери. Но была еще одна деталь, которая заставила Герду начать читать дневник именно с конца, – дата последней записи. Ее мать оставила в день рождения Герды…

Строки прыгали, а предложения являлись потоком льющихся мыслей, сразу перенесенных на бумагу. Герда с трудом узнавала в этих строчках свою всегда собранную родительницу.

У меня не осталось выбора. Я сделала это. Говорят, к ней стоит обращаться лишь в крайних случаях. Но разве я не находилась в отчаянном положении?!

Малервег хранит много тайн. Но Бузинова роща – самое странное увиденное мною место…

Надломи бузину, пролей на ветвь свою кровь, и лес приведет тебя к ней – Матери Бузине. Попроси, чего желаешь, и, заплатив цену, получишь.

Надломи ветвь бузины и пролей кровь…

После Герда встречала эти слова в каждой записи, а они тянулись в прошлое сквозь поколения. И в каждой говорилось о мольбе, исполнении желаний и взятой за это плате. В четырнадцать лет ее очень испугало увиденное. Она открыла в один миг столько тайн своей семьи, сколько не рассчитывала узнать вовсе.

Не зря книга была спрятана! Удивительно, что мать Герды в страхе не сожгла ее вовсе. Но, видимо, этот секрет стоил того, чтобы из-за него рисковать своей жизнью. В столь замкнутом городке, как их, правосудие несли жители. И оно может быть весьма скорым, если горожане решат, что их жизням грозит опасность.

Поверила ли Герда в тот день в правдивость написанного? Лишь отчасти.

Недоверие столкнулось с фактами. Ее мать была