— Мой правитель, вы хотите обелить этих женщин? — спросил Крикс.

— Я хочу узнать, почему Зерван бросил страну. — Адэр указал на документ. — Они думали, что им удалось замести следы. Но это не так. Кебади, тебе слово.

Летописец потянулся к очкам, но отдёрнул руку. Немного поёрзал, выдавая волнение.

— Вы помните последнее пророчество Странника? Если забыли — я напомню. «Ему вырвут сердце, ибо он любит; растопчут душу, ибо он верит; он умрёт для всех, ибо имя ему — Тот, Кто Предал. Он последний, ибо после него вековая бездна; он первый, ибо из бездны воскреснет его слава и гордость. Трижды возвеличенная и трижды отринувшая своё величие кровь от его крови потечёт по жилам с кровью трёх народов, с тремя именами взойдёт на престол под звёздами в присутствии всех и трёх святых свидетелей. Кольцо памяти на левой руке, кольцо сердца на правой руке. Хранитель венца власти расстанется с ним, а руки будут править миром в мире и славить день, когда родился он».

Кебади вытащил из-за пазухи тетрадь. Все взгляды перекочевали на старую обложку с надписью «Первый святой свидетель».

— Во времена правления Зервана летописцем был мой дед, — прозвучал тихий голос. — Заговорщики не учли, что у него отличная память.

Адэр поднялся. Его тень метнулась по столу и легла на тетрадь тёмным пятном.

— Грасс-дэ-мор серьёзно болен. Выяснение истины о его прошлом будет спасительной прививкой. Если этого не сделать, Грасс-дэ-мор вновь станет Дэмором — землёй морун.

После заседания комиссии Кангушар попросил о личной встрече. Адэр приказал Гюсту впустить герцога и перебрался в кресло, стоявшее возле окна. Вопреки пугающим прогнозам снег прекратился, небо посветлело, и на горизонте появилась граница между небом и морем.

— Мой правитель, — прозвучало от порога.

Взглянув на Кангушара, Адэр указал на стул.

Герцог опустился на краешек сиденья:

— Мне стыдно за моего прадеда.

— У вас оригинал?

— Копия, но со всеми подписями.

— Значит, ваш прадед не зачинщик заговора, — промолвил Адэр. — Мне нужен ваш экземпляр документа.

— Хорошо. — Кангушар потёр колени ладонями. — Мой правитель, я сделаю всё, чтобы добраться до правды.

— Знаю, — сказал Адэр и отвернулся к окну. — Вы свободны.

Когда герцог удалился, взял со столика папку с досье на религиозных служителей. Просмотрел бумаги. Джиано постарался… Пришло время потянуть ещё за одну ниточку.

— Гюст! — крикнул Адэр. — Вызови Крикса.

***

В храме приступили к сооружению грандиозной конструкции: лестницы в сто семьдесят ступеней, разделённых девятью площадками. Проговаривая заклинание, Малика слышала гул голосов и непонятный шум. Звуки ей не мешали — произношение сложных фраз было отточено до автоматизма, — зато мешали Хёску. Он поджимал губы и с недовольным видом косился на двери. Малике не терпелось посмотреть: как же выглядят Врата Сокровенного? Однако Хёск не пустил её в зал. Мол, постройка, не доведённая до совершенства, не произведёт должного впечатления и оставит в памяти тусклый след.

Перед коронацией Малике дали несколько дней отдыха. Не зная, чем себя занять, она слонялась по своим покоям, наблюдала за рыбами в пруду, прогуливалась по саду, но от дворца не удалялась. Она не знала границ, разделяющих её территорию и владения хазира.

Вечерами сад освещался гирляндами крошечных ламп, которыми были обвиты стволы и ветви. Малика до глубокой ночи стояла на террасе, не в силах отвести взгляд от деревьев, мерцающих в тёмно-сиреневом воздухе. И странное дело: в Ракшаде не было чёрных, беспроглядных ночей. Огромная луна тёрлась о крыши домов, чуть различимых на горизонте. И всегда светили звёзды, похожие на белые астры.

Через каждые два дня служанки меняли ковёр из цветов за изголовьем кровати. И каждый раз, входя в спальню, Малика с содроганием смотрела на стену, покрытую белыми пионами, хризантемами, розами… Белый цвет у ракшадов символизировал пустоту или начало. На что намекал хазир своей шабире?

Сегодня на террасе стояли вазы с белыми лилиями. Если бы не густой сладкий аромат цветов, Иштар приказал бы украсить ими комнату. Малика боялась даже предположить, зачем он это делает, и надеялась, что после коронации все цветы — на террасе и в спальне — исчезнут, как неделю назад исчезла книга с рисунками. Малика сначала решила, что кто-то из прислуги переложил её в другое место, однако одна из служанок сказала, что смотрительница Обители велела ей вынести книгу, когда шабира была в храме.

Рассматривая лилии, Малика прошлась между вазами, и сердце закололо от воспоминаний о Галисии. Может, потому что имя дворянки созвучно с названием цветов, или потому что она такая же нежная и красивая, как эти удивительные творения природы.

Малика велела привести к ней Кенеш. Не имея права встречаться со старухой в каком-либо зале, дождалась её в пустой комнате, расположенной перед Обителью Солнца.

Переступив порог, Кенеш упала на колени:

— Эльямин… Как ты спишь? Кто укрывает тебя ночами? Кто на рассвете гладит тебя по голове?

— Твоя душа, Кенеш, — улыбнулась Малика. — Как Галисия?

Старуха закивала:

— Учит язык. Учит. Старается. У неё альбомы и карандаши. Я принесла ей игру, и мы играем.

— Какую игру?

— Из кусочков складываем картинки.

— Это хорошо, Кенеш. Заботься о ней, как заботилась обо мне.

— Эльямин, позволь поцеловать тебе руку.

Малика растерялась: ей никто не целовал руки. Хотя нет… Целовал Адэр. В середину ладони. Это было так давно, что воспоминания о поцелуе походили на выдумку.

Прикоснувшись увядшими губами к золотистой вязи, Кенеш устремила на Малику влажный взгляд:

— Завтра великий день, шабира.

— Какой?

— Коронация.

— С чего ты взяла?

— Нам приказали надеть в полночь праздничные платья и собраться в главной молельне.

Малика упёрлась плечом в стену. Служанки знают, вся Ракшада знает, а ей никто не удосужился сообщить.

— В полночь начнётся Ночь Молчания, — продолжила Кенеш. — Из домов выйдут все люди. Тебя и хазира пронесут в открытых паланкинах по главным улицам Кеишраба. Как бы я хотела на вас посмотреть.

— Ты же сказала: выйдут все люди.

Кенеш улыбнулась:

— Все, кроме кубар.

Отправив старуху к Галисии, Малика пересекла залы и вышла в сад.

— Я знаю: здесь кто-то есть, — крикнула она, озираясь. — Передайте хазиру: шабира хочет его видеть. Сейчас!

Спустя какое-то время за спиной прозвучал голос: