Если бы Малику не усадили в кресло, она бы давно упала от усталости. Мысли о заклятии испарились подобно лужице под палящим солнцем. От напряжения болели глаза, мучила жажда. Вдобавок ко всему жутко давил платиновый ошейник — он словно сжался.

Малика косилась на Иштара, но различала только очертания его фигуры и плавные жесты. Так же, как Иштар, ловила приветствия людей, которых не видела, и прижимала кулак к своей груди: «Ты в моём сердце, народ Ракшады».

Наконец раздался щелчок, и половинки передней стены устремились друг к другу, закрывая сиреневое небо и приглушая шум праздничной толпы. Иштар и Малика не пошевелились, пока створки не сомкнулись и служители храма не закрыли двери. Церемония коронации была настоящей проверкой на выносливость.

Иштар пригласил военных начальников, жрецов и правителей Пустынь во дворец на праздничный ужин. Малика обрадовалась, когда ей сказали, что присутствие шабиры на ужине не требуется.

Иштар остался принимать поздравления, а Малика вышла на опустевшую площадь, где возвышался закрытый изумрудный паланкин, украшенный серебристой бахромой и россыпью драгоценных камней. На крыше паланкина поблёскивал серебром герб Ракшады — два тигра, пытающихся дотянуться до луны. Возле носилок стояли воины. Малика не увидела Драго и Лугу. Нелепо было надеяться, что ей дадут поговорить с ними.

Город шумел: празднование коронации растянется на всю ночь и утром перетечёт в собачьи бои. Завтра вечером состоится встреча Иштара с послами Краеугольных Земель. Послезавтра пройдут спортивные состязания в пустыне. Покачиваясь на носилках, Малика молила Бога, чтобы о ней забыли. Она была согласна просидеть оставшиеся четыре месяца в спальне, лишь бы не надевать чаруш и этот треклятый ошейник.

Малика с трудом протолкнула палец под зажим — казалось, он стал ещё меньше — и сделала глоток воздуха. Сквозь гул голосов пробился лай собак. Люди пьют, едят, веселятся, а собаки голодают. Перед боями их не кормят несколько дней. Малика откинулась на спинку кресла: откуда она это знает? Наверное, об этом говорил Альхара. Где он, что с ним…

Вниманием вновь завладел лай собак; в голове заметались болезненные мысли. Просунув руку в щель между занавесками на дверном проёме, Малика жестом приказала остановиться.

— Слушаю, шабира, — прозвучал возле паланкина грозный голос.

— Я хочу посмотреть на бойцовских собак, — сказала Малика и затаила дыхание. Подчинятся ли воины шабире?

После небольшой задержки носилки вновь поплыли по улицам, и через какое-то время остановились перед домом. В окнах с восточной стороны здания горел свет — значит, хозяин дома. Услышав мелодичный звонок и звук открывшейся двери, Малика с волнением прижала руки к груди. Сейчас она узнает: верна ли её ужасная догадка.

Выслушав требование воинов показать псарню, хозяин запахнул полы халата, затянул пояс и повёл неожиданных гостей к воротам в каменном заборе. Открыв одну створу, пошагал по аллее между скудными зарослями кустов.

— Можешь выйти, шабира, — прозвучал голос воина, когда прекратилось движение.

— Я отсюда посмотрю, — ответила Малика и стянула с головы накидку.

Псарней оказались два ряда вольеров под открытым небом. Собаки неистово лаяли, бросаясь грудью на решётчатые стены клеток, и еще больше злились, что не могут достать носилки и незнакомцев, замерших в проходе. Глядя в сетчатое окно паланкина, Малика надевала зажим на шею, то вновь его снимала. Собаки разъярялись — их поведение совершенно не походило на страх.

Вздохнув полной грудью, Малика велела воинам идти во дворец.

До глубокой ночи она просидела на террасе, рассматривая луну и звёзды. Аромат лилий немного выветрился. Находясь целый день под солнцем, цветы слегка поникли, и утром, вероятнее всего, их уберут. Малика поднялась с подушки и с толикой сожаления окинула заставленную вазами площадку. В душе поселилась уверенность, что цветов больше не будет.

Издалека донёсся лай. Сжав кулаки, Малика вонзила ногти в ладони: она упустила самое главное…

— Я иду, и небо падает в море, скалы пронзают солнце, и ветер рвёт облака. Я иду, и звери прячутся в норах, птицы трепещут в гнёздах, и жизнь людей коротка. Ибо свет мой ярче, любовь моя жарче, — промолвила Малика на родном языке и, судорожно сглотнув, сняла с шеи зажим: — Моя боль сильнее, моя сила грознее.

О Боги… Казалось, что голоса всех собак слились в одном вое. Где-то закричали люди, пытаясь успокоить животных. Малика посмотрела на ошейник. Помедлив, надела его и в наступившей тишине вошла во дворец.

Она перепробовала всё: припадала к стеклянному полу, прижималась лбом к блестящему кафелю на стенах, всматривалась в тёмные стекла. Даже набрала полную ванну воды. Везде видела своё туманное отражение, однако этого было недостаточно. Потом спохватилась: что она делает? Служанка, дремлющая в зале на кушетке, может прийти в любую минуту. Нужна комната, куда без разрешения шабиры никто не войдёт.

Выслушав приказ, девушка забормотала:

— Женщине нельзя…

— Только не зеркальце, а зеркало, — перебила Малика. — Я поставлю его на пол.

Через полчаса, отправив служанку спать, Малика затащила зеркало в спальню и чуть не упала. За кроватью бледной мятой зеленели тюльпаны. Ими оплели стену, пока хозяйка покоев была на коронации.

По возвращении из храма заходить в личную комнату нужды не было. Свежее платье висело в ванной на плечиках. Здесь же на полочке лежали перламутровая чаруш и зажим. Малика прощалась на террасе с лилиями и даже не догадывалась, какой сюрприз ждёт её в спальне.

Придя в себя, Малика прислонила зеркало к стене. Усевшись перед ним на пятки, поправила ночную сорочку, завязала волосы в узел. Теперь осталось побороть страх.

Она знала, что её сила никуда не денется и внутренний стержень не исчезнет. Она будет смотреть на себя — и всё, что из неё уйдёт, в неё же и вернётся. Малика это знала, но всё-таки боялась увидеть себя насквозь и получить из глубины разума ответ на свой вопрос.

Ощутив, как тает решительность, приблизила лицо к отражающей поверхности и, стиснув руками резную раму, устремила взгляд себе в глаза.

— Посмотри на меня, Малика. Посмотри вглубь себя, Малика. Найди ответ, Малика, — промолвила она и на выдохе сказала на языке морун: — Я стираю с зеркала пыль.

Всё так же звенела тишина. За окном светлел воздух. На стене за изголовьем кровати зеленели тюльпаны. Малика уронила руки на колени. Высшие силы не позволили заглянуть ей в таинство судьбы. Придётся изводить себя подозрениями до конца жизни.

Малика вновь схватилась за раму:

— Посмотри на себя, Эйра. Посмотри вглубь меня, Эйра. Спроси нас, Эйра. Я стираю с зеркала пыль.

Ничего не происходило, но Малика не могла оторвать взгляда от своих глаз и не могла двинуться с места. Вдруг по щеке покатилась слеза. Веки потяжелели, и всё вокруг погрузилось в темноту. Издалека донеслось «кап» — слеза упала на пол? А пола нет, вокруг пустота и мгла. Мгла — начало. Не свет и не слово. И мгла — конец… Чёрный цвет — это отсутствие цвета. Смерть — начало пути. Начало пути… Мгла всколыхнулась, и на чёрной поверхности появились две красные точки, как две капли крови. Они приближались, увеличивались в размерах. Замерли перед лицом. Малика смотрела моранде в глаза.